– Ну, по меньшей мере, вам удалось создать произведение, не наделав при этом последователей, – пошутил я, пытаясь скрыть тягостное впечатление, которое произвели на меня его откровения.
Когда вернулась Розина, юный автор испросил позволения прочесть принесённую с собой рукопись. Ларенсе при этих словах поморщился, одним глотком допил чай и, сославшись на необходимость заехать к механику, оставил супругу наедине с литератором, а меня утянул смотреть его машину:
– Как же я вам, должно быть, тогда досаждал, – мягко проговорил он, когда мы вышли, – теперь такие чтения отравляют мне жизнь, хотя этот Она´ и милый[186] тип.
– Ну что вы, вовсе нет – да и потом, пишешь всегда для кого-то. Смотрите: вы сейчас увлеклись автомобилями и приглашаете меня опробовать ваш болид: это вещи одного порядка. Я, например, на обратном пути сочинил на корабле вот это последнее стихотворение: хотите послушать? Кстати, презентуйте его от моего имени Розине сегодня вечером, я даже надпишу посвящение:
КАОБА
Самое большое несчастье в жизни – это сама жизнь.
Слёзы напоминают звёзды
На сковороде!
Небо – что твой фотоаппарат.
Бог – гипосульфит дьявола.
Природа величает меня царём,
А люди – мистификатором!
Если бы я мог читать мои мысли,
То увидал бы лишь одно слово!
Лотерея.
Мой взор устремлён в пустоту,
А голова приобрела форму воронки.
Затерявшись в свите иллюзий
Под барабанный бой
С его величественным эхом, я улыбаюсь желаниям.
Дирижёр – я сам.
А музыканты – девушки в цвету.