Полки выдвинулись уже давно и лишь сегодня утром не сдерживаемые пешими воями Шереметьев с Долгоруким нагнали их, имея предписание не соваться к казакам без поддержки хотя бы трех рот, которые они должны были взять с собой на переговоры.
– Что-то случилось, Иван Федорович? – спросил Шереметьев, заметив промелькнувшую тень беспокойства на лице Барятинского.
– Да что-то неспокойно. Дозор уже с час как вернуться должен был, а его все нет. Нехорошо это, вот помяни мое слово, Петр Борисович, – на Долгорукова он не смотрел, словно Ивана вовсе здесь не было. Ванька невесело усмехнулся. Да, стоило раз оступиться, и словно прокаженным стал. Почитай все, глядя на него взгляд отводят, а ведь совсем еще не так давно лебезили перед всеми Долгорукими. Нет, нужно возвращаться в Америки, туда, где они почти равны всем остальным колонистам, потому что трудиться приходится даже Наталье, которая раньше-то акромя иголки для вышивания, али кисти для рисования ничего в руках и не держала.
– И что это может значить? – Петька привстал на стременах и огляделся. Волнение командующего передалось и ему. – Засада?
– Не знаю, Петр Борисович, – Барятинский покачал головой. – Может быть и засада. Мы же по Дону уже неделю идем. Даже странно, что еще никто не проверил нас на прочность.
– И что предлагаешь, Иван Федорович? – нахмурившийся Долгорукий натянул поводья, заставляя своего коня остановиться. На этот раз он был удостоен неприязненного взгляда, но, тем не менее, Барятинский ответил.
– Трубить привал буду, хоть и не по плану, но так, хотя бы не на марше будем, ежели кто решится армию пощипать.
– Так труби, – раздраженно бросил Долгорукий, и тут же раздался сигнал к привалу.
Пока солдаты споро разбивали привал, к все еще сидящим в седлах офицерам подскочил молоденький подпоручик. Судя по тому, как закатил глаза Барятинский, подпоручик успел за этот поход так ему надоесть, что он уже не знал, куда деваться от него.
– Чего тебе, Корнилий Богданович? – спросил он у подпоручика только для того, чтобы тот побыстрее отстал от него.
– Хочу узнать, Иван Федорович, как долго стоять будем, есть ли возможность лошадей выпрячь из орудий?
– Часа два простоим, – подумав, решил дать себе и своим подозрениям фору командующий. – Сам решай, что лучше. Государь тебе приказал различные тактики опробовать, не мне, и тебе перед ним ответ держать, – Корнилий Бороздин, которому государь Петр Алексеевич действительно дал специальное поручение, вспыхнул и, закусив нижнюю губу напряженно кивнул. – Ну а что ты от меня хочешь? Проявил инициативу, теперь расплачивайся, и я здесь совсем не при чем! – подпоручик снова кивнул и отъехал о чем-то напряженно размышляя. – Вот же морока на мою голову, – Барятинский потер шею. – Влез дурень энтот молодой, когда государь последнее собрание штаба офицеров в Москве проводил, с тем, что при деде государя начали робко создавать роты специальной артиллерийской поддержки, кои по всему полю лошадьми таскались, и обслуга коих была при конях, дабы быстро помочь огневой мощью там, где совсем жарко становится. Государь его выслушал и назначил главным над быстро сформированными тремя такими ротами, чтобы Бороздин, значит, всячески их испытал, да ему, государю, пространный отчет предоставил, и по его отчету, Петр Алексеевич будет ужо судить, что дальше делать с данными ротами, убирать совсем или наоборот к каждому полку приставлять.