Так проходит еще два месяца моей жизни. Моей тридцать девятой осени. Больница, работа, секс — когда совсем невмоготу становится. Ему… А я не отказываю. Прогибаюсь, раздвигаю ноги, если он посреди ночи приходит. Укачиваю его и лаской унимаю боль. И чем хуже становится Котьке, тем чаще его срывы. Тем меньше я вовлекаюсь в происходящее, вновь и вновь возвращаясь к своей марионеточной роли. Нет сил. И надежд нет, что я когда-нибудь себя прощу. Это замкнутый круг. Я наказываю себя за то, что делаю, тем, что делаю. Я одну боль подменяю другой.
— Мамочка…
— М-м-м? — У Котьки была плохая ночь, я осталась ночевать с ней. Тру лицо, спускаю ноги с дивана на пол и семеню к её койке.
— Я так устала…
— Я знаю, милая. Я знаю.
— Можно я… Можно я уже не буду бороться? Пожалуйста.
У неё случаются просветления. Сейчас я наблюдаю именно его. И то, что Котька в трезвом уме говорит о таком, ржавым лезвием проходится по моим венам.
— Без борьбы мы не победим. У тебя через неделю назначена операция, помнишь? Тебе нужно быть смелой.
— А можно я просто побуду честной?
— Конечно.
— Так вот по правде — я уже ничего не хочу.
— Нет, — я яростно трясу головой, — ты просто устала. Это понятно. И это пройдёт. Ты мне веришь?
— Помнишь, в детстве ты говорила мне, что чудовищ не существует? А они есть. Они сидят внутри. И жрут меня — хрум-хрум-хрум. — Котька диковато смеётся и снова от меня уходит. Я вижу, как её глаза становятся пустыми и колючими. Я встаю на негнущихся ногах, выхожу за дверь, прислоняюсь к ней лбом и вою, затыкая рот кулаком.
Плохо мне становится на следующий день. Сколько ни пытаюсь собраться с силами — ничего не выходит. Меня мутит, низ живота стискивает, как при схватках, голова кружится так, что когда я поворачиваюсь к кулеру, чтобы набрать воды, в глазах темнеет.
— Осторожно! — рявкает Победный и резко дёргает меня на себя, чтобы я не растянулась прямо в проходе. Я на миг, кажется, даже теряю сознание. — Саша! Ну-ка посмотри на меня! Ты меня видишь?
— Всё в порядке. Не тряси меня.
— Не трясти?! — Боже, почему он орёт? Орёт, будто ему и впрямь не всё равно. — Так, ладно, — ведёт по густым чёрным волосам. — Трясти не буду. А вот Ремиш я позвоню.
— Не стоит, правда…
— Стоит! Тебя нужно показать врачу. И спорить не смей.
Спорить я бы не смогла, даже если бы очень постаралась. Да и зачем? Ехать далеко не придётся. Елена Васильевна Ремиш, мой гинеколог, принимает в соседнем корпусе. Под давлением Борьки соглашаюсь пройти чек-ап. В конце концов, по-женски со мной и впрямь что-то неладно. Месячные — не месячные, ПМС — не ПМС.