Что ж… Надеюсь, Котьке с Олегом хватило времени побыть вдвоем. На всякий случай набираю и отправляю ей сообщение «Мира завезет бабушка», дожидаюсь от Котьки дежурного «ок», но и тогда не убираю телефона, сделав вид, что ужасно занята. Свободная рука расслабленно покоится на подлокотнике. Когда ладонь Победного касается ее в первый раз, я делаю вид, что не заметила. Когда во второй — закусываю губу. Чтобы чувствовать себя хорошо, человеку нужен тактильный контакт с другим человеком. Не зря наши дальние предки, обезьяны, с таким удовольствием занимаются грумингом. Осмелев, Победный касается большим пальцем пульса на моем запястье. И начинает нежно поглаживать отчаянно бьющуюся венку. Господи, как же хорошо… Как неправильно!
— На какой спектакль-то ходили?
— Кто? — голос Победного звучит так, будто его вот-вот хватит удар. И дышит он точно так же.
— Алла Сильвестровна и Мир.
— А, так на новую постановку Гинкаса.
— А-а-а…
На секунду Борькины пальцы соскальзывают с моей руки, чтобы переключить скорость, и тут же возвращаются. Ласково поглаживают костяшки, ведут по чуть выступающим венам. Я зачем-то поворачиваю ладошку. Теперь он может вести по линии сердца и жизни. Не верю я во всякие хиромантии, но в одном месте будто чьим-то росчерком эти линии прерываются. Это было в прошлом? Или ждет меня в будущем? Не знаю.
— Хочешь, сходим?
— На Гинкаса?
— Угу. Да куда угодно. Котька с Миром обрадуются.
Ну, да. Кто сказал, что он будет играть честно?
— Гад ты, Победный.
— Не, я хороший. Правда.
Он паркуется у моего дома. Снова берет в свою руку мою и настойчиво переплетает наши пальцы. А потом поворачивается ко мне всем корпусом и целует. И это так, как я запомнила. И не так… Обхватив затылок ладонью, Боря запрокидывает мою голову. И обрушивается на мой рот. Он хрипит, буквально задыхаясь. Совсем не романтично. Но так по-мужски, что ли! Не знаю. Не скрывая, как его торкает происходящее, и на какие пробивает эмоции.
— Ну, все… Все, прекрати.
— Не могу. Су-у-ука, какая ты вкусная. Я же забыл… Сашка!
И я забыла. Как это — целоваться. Как это — когда тебя хотят так, что пальцы дрожат, когда он под тренч проникает и принимается ласкать грудь. Во мне столько всего намешано, что любая дополнительная мысль, ощущение или тем более действие кажутся чрезмерными, почти болезненными. Я вся — один большой оголенный нерв.
— Хватит. Перестань.
Обхватываю его руки и отнимаю от себя. Между ног… не то чтобы влажно. Там мокро и горячо, как в тропиках в сезон дождей. И воздух между нами такой же раскаленный. Не могу больше. Нужно бежать, пока я не наделала еще больших глупостей. Дергаю ручку.