В жизни каждого человека существуют некоторые знаковые этапы, после которых всё и навсегда меняется: встреча с любимым человеком, рождение детей, взлёт и крах бизнеса, болезни и смерти. Жизнь, текущая по накатанной, спотыкается в таких вот судьбоносных точках, и, резво меняя вектор, продолжает свой стремительный бег. Для меня последней точкой становится Котькина болезнь, и вот теперь — намек на её выздоровление. После стольких дней непрекращающегося кошмара такие новости ложатся на душу целительным бальзамом. Трудно не поддаться эйфории, которая пузырится в груди и щекочет горло. Мне приходится постоянно себя одёргивать, лишний раз напоминая о том, что радость фальстартом чревата своими последствиями. Это что-то в крови, в наших генах, — страх о том, что за всё хорошее рано или поздно придётся платить.
На сковороде весело шипят оладушки. Я пеку их, пританцовывая, и искоса наблюдаю за сидящей на стуле Котькой, которая, задумчиво пожёвывая карандаш, слегка качает головой в такт льющемуся из колонки треку.
— Нет. Мне не нравится…
— Что не нравится, Коть?
— Эта аранжировка. Нужно что-то новое. Модное. А папа…
— Устарел? — раздвигаю губы в весёлой улыбке.
— Да нет. Просто вцепился в этого Кирилла, как клещ. Да, он классный саунд-продюсер, но когда один человек работает со всеми артистами лейбла, мы становимся слишком похожими друг на друга.
— Найди другого саунд-продюсера.
— Ты шутишь?
— Почему сразу шучу?
— Папа расстроится, — хмурится Котька. — Он считает, что разбирается в текущей ситуации лучше меня. Но знаешь, — Котька понижает голос и пугливо оглядывается, будто опасаясь, что отец, которого здесь даже нет, её услышит, — именно твоя рекламная стратегия позволяет мне оставаться в музыкальном топе.
— Надо будет вспомнить тебе эти слова, когда наступит время выставлять счёт.
— Мама! — хохочет Котька. Вскакивает со стула и, подлетев ко мне, обнимает за талию и начинает кружить по комнате. Я шутливо отбиваюсь от её загребущих рук, опасаясь, как бы не сгорели оладьи. Котька смеётся пуще прежнего, резко дергается и… медленно начинает заваливаться вбок.
— Эй, ты чего? — сиплю я, не иначе как чудом успев её подхватить в падении. — Тебе плохо?
Котька некоторое время молчит, будто прислушиваясь к себе, затем неуверенно отвечает:
— Нет. Просто голова закружилась. Ничего серьёзного.