— Да, конечно. До свидания, спасибо за чудесный вечер.
— Тебе спасибо, — криво улыбается Давид Ефимович, жмёт руку Борису, будто не замечая, как тот бесится, и напоследок касается рукой моего локтя.
— Кто это? — первым делом спрашивает Победный, когда мы остаёмся одни.
— Мой друг.
— Друг? Не морочь мне голову. Когда тебя потянуло на стариков?
— Он не старик. А ты смешон.
Борис бесится. Всё время, что мы поднимаемся в лифте, ворчит, шипит и всячески меня достаёт. Делаю вид, что не слышу. Привычная тактика работает на ура. Ни за что и никому я не позволю испортить этот чудесный день.
В гостиной работает телевизор.
— Подожди! Тебя нужно предупредить, что…
Не дослушав Бориса, заглядываю в комнату и застаю там вполне себе мирную картину. Котька с Олегом сидят, обнявшись, на полу. Рядом, подложив подушки под спину, расположился Мирон. Вся честная компания смотрит очередной фильм про Джеймса Бонда и хрустит чипсами. И эта картинка рождает во мне непреодолимое желание к ним присоединиться. Но вместо этого я, оставаясь незамеченной, просто наблюдаю за ними. Это такой бальзам для души! Мне становится тихо-тихо. Спокойно. Котька трётся носом о грудь мужа. Что-то, улыбаясь, ему говорит. И он улыбается тоже, когда касается капюшона у неё на голове и стаскивает вниз. С моих губ срывается странный мяукающий звук. Я вроде была готова, что рано или поздно это случится, но…
— Ты всё-таки побрилась.
— Мы все оболванились. Ты только Мира не ругай…
Я хмурюсь. Щелкаю выключателем и… Они действительно оболванились. Лучше и не скажешь.
— Это в знак солидарности, что ли? — растерянно перевожу взгляд с одной бритой макушки на другую.
— Ага. Я умоляла Олега этого не делать. Но он не послушал. Ему идёт, правда? Да и Мира ничем не испортишь. А я…
— Тебе тоже идёт. Очень стильно. И всякие шарфы вязать удобно, волосы не будут мешаться. Знаешь, по типу тюрбана?
— Так все догадаются, что я больна.
Ах да. Мы же держим это в секрете.
— А мне кое-кто сегодня сказал, что ты идёшь на поправку. Надо же! Неужели наврали?
Котька, как в детстве, широко улыбается и трясёт бритой головой. Неприкрытая волосами шея кажется несуразно длинной и хрупкой. Девочка моя… Маленькая, глупенькая девочка. Как же я люблю её! Просто на разрыв.
— Папа тоже хочет побриться.
Округляю глаза и оборачиваюсь.
— Правда? Тогда… Полагаю, и я должна поучаствовать в этой акции.
Бриться не хочется. Даже из солидарности. В конце концов, я работаю в том бизнесе, где внешность имеет значение. И вид меня, бритой, может здорово смутить консервативных заказчиков, хотя такие у нас в меньшинстве.