— Мама?
— Котька? Проснулась? А я смотри, что тебе принесла!
— Опять цветы?
— За окном пасмурно. Подумала, что яркие краски не помешают.
— Я ждала тебя утром.
— Как? Я ведь предупреждала, что с утра поеду провожать Мира в аэропорт.
— Мира? — Котька хлопает глазами. — Он куда-то улетает?
Я сглатываю. Провалы в памяти в её состоянии тоже нормальны.
— Учиться. В Англию. Помнишь?
— Значит, его ты отправила в Англию, а меня заперла в больнице? Ты знаешь, что меня здесь травят?!
— Нет, Котя. Нет… Здесь тебе помогают.
— Брехня. Вы все только и мечтаете, чтобы я поскорей сдохла. Хотите прибрать к рукам мои песни?! Отдать их кому-нибудь, да?
Котька опирается на локоть и пытается встать. Я вскакиваю, в который раз напоминая себе, что моя девочка… моя любимая маленькая девочка на самом деле так не думает. И ни в чём меня не подозревает.
— Нет, милая, ну что ты? Я хочу, чтобы ты поскорее поправилась. И тогда мы сделаем всё-всё, что ты хочешь. Выпустим новые песни, запишем целый альбом. Или отправимся в Тонго плавать с синими китами. Помнишь, ты хотела?
— Все ты врёшь! Все вы мне врете.
Котька всё-таки изворачивается, сметает с тумбочки вазу и бутылку воды. Упав на пол, ваза разбивается на тысячи осколков. Которые врезаются в нежные бутоны цветов и сочные зелёные стебли. Не сумев сдержать слёз, наклоняюсь, чтобы их собрать. На грохот со своего поста прибегает медсестра.
— Что-то случилось?
— Небольшая авария. Я сейчас всё уберу.
— Не нужно, а то порежетесь. Я приглашу санитарку…
Гляжу на стекающую с пальцев кровь. Поздно. Я уже порезалась. Глубже, чем кто-либо думает.
— Не надо убирать! Уйдите все! Оставьте меня в покое.
Соскребаю себя с пола. Отрываю кусок бумажного полотенца, заматываю палец.
— Ты уверена? Может, лучше сыграем в…
— Не хочу я ни во что играть. Ты что, тупая?!
— Нет, моя хорошая, нет… Я просто… очень тебя люблю, — рыдания душат, и от того, что мне становится нечем дышать в палате, я подхватываю сумку и бегу прочь. Куда глаза глядят. Потом я долго-долго катаюсь по городу. Домой возвращаюсь уже ближе к вечеру. По привычке иду проверить Мира, перекинуться с ним парой слов, позубоскалить… Толкаю дверь, и только тогда вспоминаю, что мой малыш уехал. Я оседаю на кровать, сгребаю подушку и прижимаю к животу, где боль разъела дыру. День стал ощутимо короче, по идеально чистому полу скользят тени, хотя ещё не особенно-то и поздно. Я так боролась за эту чистоту! Ругалась, когда Мир разбрасывал игрушки и своё лего. Грозила, что выброшу всё к чертям, если он не наведёт порядок. И что? Вот всё чисто, почти стерильно, а мне в этой стерильности невозможно плохо, и лучше бы, чтобы всё было как раньше. Я за это многое бы отдала.