В то время как оперный волк не представлял реальной опасности, тот, кто наблюдал за Оливией, был опасен. Маркиз не оставил своих намерений. После того как Оливия ему отказала, его интерес к ней только действительно усилился.
Джо незаметно скользнул взглядом по этому человеку. Ему не хотелось, чтобы Оливия заметила что-нибудь неприятное.
Возможно, ему не следовало принимать протекцию этой женщины так близко к сердцу. Ее благополучие не должно заботить его больше, чем благополучие любой другой женщины. Но рука не «любой другой женщины» так доверчиво лежала в его руке! И Джо прекрасно понимал, что это доверие далось ей не просто.
Так что необходимость приглядывать за ней была для него глубоко личным делом. Она с силой стучала в его венах, как исконная потребность мужчины защищать свою женщину. Хотя Оливия не была его женщиной. Он просто держал ее за руку. Но раз уж в Лондоне никто не мог ее защитить, Джо взял эту задачу на себя.
Несмотря на то что он не глядел прямо на Уэйверли, Джо заметил, что тот перевел взгляд на сцену.
Пусть себе считает, что он подкрадывается к Оливии Шоу и вот-вот набросится на нее. Ему неведомо, что за ним тоже следят.
Опера закончилась, все хлынули из ложи, и Оливия испытала гордость за Джосайю, которому удалось не заснуть. Возможно, ему было интересно. Сама Оливия посчитала представление скучным, но она тоже не дремала. Да и как она могла, когда ее рука испытывала самые странные ощущения, и даже перчатка не могла им воспрепятствовать! В какой-то момент она чуть было не сняла перчатку, чтобы полнее ощутить тепло его руки.
Но нет… ни за что! Даже то, что она уже сделала, было чрезвычайно дерзким. И все же Оливия не могла сказать, что жалеет об этом. Она никогда в жизни не держала мужчину за руку, чтобы просто ощущать ее тепло.
Муж не имел склонности к нежностям, по крайней мере после свадьбы, но даже до этого он только изображал нежность. Какой же наивной и простодушной она была, если не замечала разницы между искренностью и фальшью!
Теперь она все понимала. Внимание, которое проявлял к ней Джосайа Стетон, несомненно, было откровенным выражением чего-то, и, чем бы ни оказалось это что-то, оно было совершенно искренним.
Таким же искренним был порыв, заставивший ее саму взять его за руку. Этот человек нуждался в поддержке перед лицом ожидавшей его потери. Оливии хотелось дать ему эту поддержку и успокоить его. Ей нравилось поддерживать и успокаивать. Разве не этим она занималась каждый день с Виктором?
Но где-то между первым и вторым актом оперы в душе Оливии что-то изменилось. И это что-то было совсем не материнским. То, что началось как жест сочувствия, перевернуло ее. Сочувствие определенно не привело бы к мысли о том, какие ощущения могло бы вызвать прикосновение этих больших грубоватых рук к другим частям ее тела. Сочувствие не заставило бы ее пульс биться, как в лихорадке, а сердце таять, словно воск.