Мимо прошел факельщик, закончивший свой ежевечерний труд. Факелы были не простые, а заговоренные, горели всю ночь и света давали немало, почти как газовые фонари, так что по центральным улицам Врат можно было ходить без опаски, не ощупывая дорогу палкой. Завидев Лену, факельщик вежливо коснулся воротника капюшона и склонил голову, Лена ответила тем же, только тронула чепец… Точнее хотела тронуть.
Черт побери! Она забыла накинуть его снова, выходя из Аптеки. О, Господи…
Нельзя сказать, чтобы это была катастрофическая оплошность. Днем да, общественность не поняла бы. Полностью открытые волосы могли носить только совершенно самостоятельные женщины вроде Шены или аристократки. Первые при этом стриглись очень коротко, даже не «по-мужски», а скорее «по-мальчишески». Вторые укладывали замысловатые прически. Всем прочим требовалась хотя бы символическая шапочка, платок или на худой конец гребень. Так что формально любой встречный мог принять Лену за девицу низкой социальной ответственности, со всеми последствиями.
Можно было вернуться, а можно и рискнуть, тем более, что риск был невелик, все искатели дамского общества уже разбрелись по злачным местам. Кляня себя за рассеянность, девушка ускорила шаги, надеясь обернуться в четверть часа. Или чуть дольше, если дежурного подмастерья у пекарей придется будить.
Горожанину не понять, насколько шумен современный город и как много отдельных звуков на самом деле скрывает общий шумовой фон. Вот в переулке шумно облегчается пропойца, что-то бормоча себе под нос. В доме напротив заплакал ребенок, видно привиделось что-то во сне. Кто-то очень мелкий шуршал среди отбросов, наверное, крыса или наоборот, крошечная лисичка-фенек, которая прочно заняла нишу охотника-мышелова вместо вымерших кошек.
Холодало. Прямо на глазах холодало, противный ветерок скользнул по волосам, пригладил ледяными касаниями уши. Лена машинально поддернула верх ворот платья, закрывая шею от вечернего холода, обещающего простуды и бронхиты.
— Добрая, добрая женщина, подай сиротинушке на крошечку хлеба…
Сначала девушке показалось, что это просто ветер гудит в переулке между тесно стоящими домами. Низко опущенные крыши соприкасались, образуя туннель со слепыми слюдяными окошками без единого огонька. И оттуда, из самых темных теней, послышался этот голос.
Лена сбилась с шага, остановилась, вслушиваясь. Ветер вновь зашуршал уличным мусором, зашелестел в крытых соломой крышах, минуя черепичные. В переулке произошло какое-то движение. Тонкий тихий голосок повторил:
— Добрая, добрая женщина, подай монетку сиротинушке.