Бронек дважды получал письма с угрозами, что если не прекратит своей деятельности, то получит пулю в лоб. Он скрыл эти письма от жены. Прочитал их вместе с Генеком и Зенеком, потом отвез в Люблин. Там беспомощно развели руками:
— А чем мы вам, товарищ, можем помочь? Людей у нас мало, все в разъездах. Вы сами должны что-то сделать. Организуйте ОРМО, не расставайтесь с оружием…
Бронек возвратился домой еще более подавленный. Если там, наверху, не сумели найти выход, то что может сделать он, секретарь гминного комитета? На сколько человек в гмине он может рассчитывать? Кроме членов партии, почти ни на кого. А в самой деревне? На Генека, нескольких других парней, может, еще на Зенека, хотя насчет него никогда ничего нельзя сказать заранее. Не доходят до него никакие политические аргументы. Он все еще живет как в партизанском отряде: ему бы только стрелять! Хуже всего то, что часть членов партии, до недавнего времени очень активных, явно капитулировала. Они просто испугались.
Впрочем, боялся и сам Бронек. Героем он никогда не был. Спал как заяц. Малейший шум срывал его с кровати. Бронек выхватывал из-под подушки пистолет и вслушивался в ночную тишину. Нервы были напряжены до предела, и любой пустяк выводил его из равновесия.
Потом предупреждение получил и Генек — «за сотрудничество с коммуной», как было написано. Он также отвез письмо в Люблин, не сказав о нем никому, кроме шурина.
Тымек по-прежнему проводил вечера у Станкевичей. Там к нему привыкли, и, если он не показывался несколько дней, им чего-то не хватало. Тымек смело возвращался ночью домой один, на предостережения людей отвечал, что ему бояться нечего: он не коммунист и не ормовец.
Однако он ошибся. Однажды вечером, когда он, пьяный, возвращался из Жулеюва, навстречу вышли трое и направили на него автоматы:
— Тымотеуш Сорока?
Он стоял на кривых, слегка подгибавшихся ногах, еще не понимая, в чем дело, и старался в темноте разглядеть хоть что-нибудь своими затуманенными глазами.
— Сорока?
— Да, — пробормотал он наконец. — Это я…
— Напился как свинья, — сказал один из тройки.
— На свои… — попытался объяснить Тымек, но получил по зубам вместе с поучением:
— Когда тебя не спрашивают, молчи!
Тымек вытер кровь с разбитой губы. Постепенно ясность мысли возвращалась к нему.
— Ходишь к Станкевичам?
— Хожу к Бронке, — произнес он.
— С Боровцем тоже видишься?
— Да… иногда…
— Выведешь его завтра вечером на дорогу.
— Но… я ведь…
Тымек снова получил по зубам и замолчал.
— Давал, сволочь, присягу польскому правительству? Настоящему польскому правительству?