Июнь был знойным. Люди чуть свет спешили в поле, где скопилось немало работы: прополка, уход за табаком, свеклой.
Зенек продолжал упорно тренировать свою ногу. Как зимою в снег, так теперь в высокие травы на берегу Вепша он падал измученный, готовый отказаться от своей затеи. Он то начинал молиться, то проклинал все на свете, но все же поднимался и снова начинал свои упражнения. Люди видели его усилия и единодушно пришли к заключению, что рассудок Хромого окончательно помутился.
Только отец не говорил ни слова. Он наблюдал за сыном из-под прикрытых век и приговаривал:
— Моя кровь! Задиристый! Настойчивый!
Полдни тогда были жаркими, это Зенек помнил хорошо. Он сидел на берегу, подставив лицо легкому ветерку, тянувшему прохладой от воды. На середине реки что-то чернело. Зенек посмотрел машинально, без всякого интереса. Мало ли разных предметов плыло по Вепшу? Минуту спустя, однако, он встал, присмотрелся внимательнее — и тотчас же по спине пробежали холодные мурашки. Это был человеческий труп.
— Отец! Отец! — закричал он, повернувшись к дому. — Утопленник плывет по Вепшу!
— Что? — не понял старик, занятый чем-то во дворе.
— Утопленник плывет!
Крик Зенека услыхали соседи, толпой прибежали на берег, как обычно в таких случаях, по дороге хватая первое попавшееся под руку: багры, вилы, мотыги.
Вытащили.
Это была молодая нагая женщина с разбитой головой. Долго стояли над трупом, теряясь в догадках. Наконец привязав утопленницу за ноги к дереву на берегу, отправились в полицейский участок и к ксендзу. Полицейские покачали головами, что-то записали, утопленницу приказали похоронить. Похоронили ее у кладбищенской стены, там, где хоронили самоубийц. Ксендз Голашевский справил панихиду за упокой христианской души.
Потом были и другие: женщины, мужчины и даже дети, одетые и нагие, искалеченные и без следов увечий, начавшие уже разлагаться, смердящие и убитые совсем недавно.
— Бандеровцы зверствуют! — разносилось по округе. — Вырезают целые деревни!
А потом в верховьях Вепша начали гореть деревни. Они пылали почти каждую ночь.
— Хорошо, что это не у нас, — говорили люди. Бабы творили молитвы: — Спаси нас, господи!
О нравах бандеровцев рассказывали Кароль Стасяк и Бронек Мадзяр, которые до войны служили в полиции. Снова собирались вечерами по хатам, сидели вдоль стен и обсуждали происходящее. Высказывались серьезно и осторожно…
Зенек, один из немногих, ходил на Вепш ежедневно и считал проплывающие трупы. Увидев тело, он читал молитву и высматривал следующее. Прекратились даже его обычные беседы с рекой.