— Я все знаю, Зенек, знаю, как обо мне говорят. Знала и раньше, да наплевать мне было на эти разговоры до тех пор, пока я не встретила тебя. Ведь я тоже калека, как и ты, только у тебя нога покалечена, а у меня — душа. Сама ли она искривилась или люди виноваты — не знаю. А ты ее выпрямил…
Она вдруг встала. Цветастое платье было ей к лицу. Он продолжал молча смотреть на нее, машинально вертя в руках книгу.
— Да понимаешь ты, что говоришь? — сказал он наконец тихим, хрипловатым голосом. — Меня с собой сравниваешь! Что я, сам себе ногу покалечил? Я в своем увечье не виноват. А вот ты… Кто тебя заставлял так жить?
Она шагнула к нему, помедлила и сделала еще один шаг, глядя на него умоляюще.
— Зенек, ты меня не так понял. Я никого не виню и не жалуюсь. Но я хочу быть другой, хочу быть лучше. Неужели ты этого так и не понимаешь? Я же люблю тебя! — Она упала на колени перед кроватью, уткнулась лицом в одеяло, и ее плечи задрожали от рыданий.
Он лежал, боясь пошевелиться, и не знал, что делать — послать ли ее ко всем чертям или сказать, что верит ей? У него даже пот выступил на лбу.
— Встань сейчас же, а то войдет кто-нибудь…
— Ну и пусть смотрят! — всхлипнула Хелька. Вытирая глаза и нос, она медленно поднялась на ноги, но от кровати не отошла.
— Зенек, я знаю, что ты обо мне такого же мнения, как и все. Ну что ж, твоя воля. Но ты приходи. Я буду ждать тебя. Приходи.
После ее ухода он лежал неподвижно, глядя в потолок. Вечером к нему вернулась горячка. Он снова бредил.
* * *
Впервые он встал с постели, когда отец готовился к жатве. Станкевич сидел на чердаке и отбивал косу, когда увидел, как сын идет по двору, опираясь на палку. У старика сердце сжалось. Он молча смотрел, как Зенек, сделав несколько шагов, останавливался передохнуть, а затем снова ковылял, беспомощный и жалкий.
— Видите, отец, я встал. Ведь я вам говорил, что я крепкий парень, правда?
— Садись. — Отец придвинул ему табуретку. Зенек осторожно уселся, далеко отставив негнущуюся ногу.
— День-то какой! — сказал он. — Жатва будет хорошая.
— Как бог даст.
Из соседних дворов тоже доносился звук отбиваемых кос. Зенек жадно прислушивался к нему. На долгое время оторванный от каждодневных деревенских забот, он теперь как бы заново переживал свое возвращение к нормальной жизни.
— Отец, а до войны ведь давали пенсию тем, кто получил «Крест за воинскую доблесть»?
— Давали.
— А после войны будут?
— А кто его знает, что будет после войны! Может, и будут. Ведь ты его заслужил честно. А почему это тебя так интересует?
— Матеуш говорил, что после войны все учиться пойдут и можно будет выучиться хоть на врача, хоть на инженера. Да ведь кому нужны хромые-то? Вот я и подумал: если бы за крест давали пенсию или еще за ранения, то на хлеб хватило бы и можно было бы в батраки податься, да так в деревне и жить.