— Партизаны, — в ответ на ее вопрос коротко бросил он.
Зенек затаил дыхание.
— Что еще за партизаны? — раздался из кустов голос Матеуша. — Не двигайся, сынок, а то пулю получишь, — добавил он спокойно, видя, как тот схватился за оружие. В следующее мгновение тишину разорвали автоматные очереди.
Сидевшие в засаде открыли огонь, и двое бандитов были убиты наповал. Двое других залегли и отстреливались короткими очередями, однако все пути отхода им были отрезаны. Кольцо сжималось.
— Бросайте оружие, иначе перестреляем вас как собак! — закричал Матеуш.
Они послушались и отбросили в сторону автоматы, с поднятыми руками подошли ближе. Все оказалось именно так, как предполагал Матеуш: к партизанам они не имели никакого отношения. Это была попросту бандитская шайка.
В таких случаях приговор был однозначен: за грабеж, за разбой — смерть.
* * *
Вскоре после этого случая Зенек с Хелькой пошли на реку. Она взяла его руку и все пыталась заглянуть ему в глаза, но он отводил взгляд.
— Что с тобой происходит, Зенек? Ты стал совсем другим. О чем ты думаешь?
— Так, ни о чем.
— Неправда, я вижу. Чем опять забита твоя голова?
— Отстань, я и так устал. — Он вытянулся на траве.
— Мне так тяжело! Ты становишься каким-то, — она задумалась, подыскивая подходящее слово, — каким-то странным. Ничего, вот кончится война — я тебя увезу отсюда. Поедем в Люблин или еще лучше — в Силезию.
Он резко поднялся:
— Что вы все заладили: вот кончится война, кончится война! А мне-то что от этого? Опять буду ходить один на реку, как Иванушка-дурачок! Опять все будут помыкать мной! Неужели ты этого не понимаешь?
Она молча смотрела на него, а потом очень тихо, почти шепотом, произнесла:
— Я все понимаю, Зенек, очень хорошо понимаю, лучше, чем тебе кажется… А вот Ирену ты должен выбросить из головы. Что прошло, того не воротишь…
Его лицо стало злым.
— А тебе какое дело до этого?
— Да пойми ты: вы с ней будете только мучить друг друга. А что дальше? Послушайся меня: уезжай отсюда и забудь о ней. Когда вы не будете видеться, ты сам поймешь: тебе только кажется, что ты ее любишь.
Он мял траву внезапно одеревеневшими пальцами и не мог поднять на нее глаза. Она продолжала тихим, мягким и спокойным голосом:
— Мы с тобой не так уж молоды, и у каждого в жизни что-то было, у каждого остались воспоминания. Но ведь жизнь идет, и нельзя жить одними воспоминаниями. Я тоже когда-то любила. Еще у нас, в Силезии…
Он искоса взглянул на нее, но она была все так же спокойна: перебирала пальцами веточку вербы, смотрела на реку и куда-то за нее, на выгоревшее под солнцем конское кладбище на Ольховце.