Зенек долго смотрел вслед поезду, увозившему новобранцев, и махал шапкой. Поехали Тымек, Стах Здобых, Мариан Мазурек и другие. Взяли и Стаха Франчука, хотя тот и уклонялся под разными предлогами.
Ирена, провожая мужа, не плакала. Держа ребенка на руках, она смотрела на шумную толпу провожавших и отъезжавших, среди которых мелькало лицо и ее Стаха. Потом, когда рассаживались по вагонам, она протянула ему ребенка для поцелуя, сама коснулась губами его щеки и, не оглядываясь, пошла к своей подводе. Посадив сынишку на телегу, Ирена стала отвязывать вожжи и вдруг увидела идущего со станции Зенека.
— Поедешь со мной?
— Поеду. — Он взобрался на телегу и взял у нее вожжи. Кони двинулись легкой рысцой. Это были те же кони, которые когда-то возили его с Бенеком на задание. Он смотрел, как мускулы играют под гладкой конской кожей.
— Тебе хорошо, Зенек, тебя не возьмут.
Он бросил на нее быстрый взгляд. Она прижалась щекой к головке ребенка и глядела куда-то вдаль.
— Да, мне хорошо. Меня не возьмут, — повторил он, как эхо. — Жаль тебе Стаха?
— Жаль не жаль, а… Ты же знаешь, как мы жили. Но все равно, что за дом без мужика? Теперь вот со свекровью будем.
— Тебе отец поможет, да и Мариан, он ведь вырос. Сколько ему?
— Осенью будет шестнадцать. И тоже, молокосос, в армию рвется.
— Как время летит! Помню, когда еще… когда еще я к вам ходил, он совсем малышом был. Сколько же лет прошло?
— Восемь, наверное, или семь. В каком году тебя… в каком году произошло с тобой несчастье?
— В тридцать пятом.
— Значит, уже почти девять лет.
— Летит время, летит! Скоро и сын твой вырастет.
Они обогнали одну подводу, другую. Зенек ни с кем не здоровался, ни на кого не обращал внимания. Люди, мимо которых они проезжали, обменивались многозначительными взглядами.
— Глупо как-то получилось, Иренка, — вдруг сказал он, погоняя лошадей. — Все могло быть иначе.
— Давай не будем больше говорить об этом. Я сама во всем виновата. Если бы я тогда была такая, как сейчас, все было бы иначе. Но я была тогда молодой, глупой, отца послушалась. Впрочем, я никого не виню. А что так получилось, так, может быть, это и к лучшему…
До самой деревни они больше не разговаривали. Он сошел у тропинки, ведущей к дому Дуткевича:
— Поезжай дальше одна. А то начнутся всякие разговоры.
И не успела она опомниться, как он поцеловал ей руку. Она грустно улыбнулась ему и хлестнула лошадей.
* * *
Генек начал работать в гмине, вначале писарем, а затем секретарем.
— Мне нужно иметь рядом своих людей, Генек, — объяснил ему Матеуш. — Корчак, может быть, и неплохой работник, но уже староват.