Если Галилей неоднократно подчеркивал свое уважение к догматам веры и библейским сказаниям, равно как и свою преданность папизму, то это, несомненно, было лишь дипломатической уловкой, которой Галилей старался отвести глаза инквизиции, чтобы не быть обвиненным в безбожии.
С этой целью Галилей даже доходит до того, что в письмах к Кастелли и Христине неоднократно обвиняет противников учения Коперника в дискредитировании библии, которую он якобы берет под свою защиту. Например, отстаивая свой взгляд, что библейские выражения приноровлены к уровню понимания народных масс («если бы библия приписывала Земле движение, а Солнцу покой, то это внесло бы путаницу в представления народа»), Галилей замечает: «Кто смотрит иначе, тот ставит на карту авторитет библии».
Нужно, однако, быть чрезвычайно наивным, чтобы не догадаться, что мы имеем здесь дело лишь с ловкой и остроумной попыткой защитить науку под видом защиты церковного учения. Широко используя этот прием, Галилей указывал своим противникам, что так как, по библейскому изречению, бог предоставил мир человеческой пытливости, то нечего запрещать «свободное философствование о предметах мира». Следовательно, Галилей с большой изворотливостью пытается изобразить дело таким образом, что само «священное писание» требует свободы научного исследования, и что его противники, выступающие против Коперника, дискредитируют библию, идут вразрез со словом божьим…
Что подобные «благочестивые» декларации не могут быть приняты всерьез, видно из того, что даже Бруно вынужден был ссылаться на бога для доказательства своей архиеретической идеи о множественности миров. «По-моему, — писал Бруно, — божественной премудрости и силы недостойно создание одного конечного мира, раз она может наряду с ним создать другой и еще бесконечное число миров, подобных миру Земли». Можно ли, однако, на этом основании утверждать, что Бруно старался укрепить католическую церковь, что он был верным адептом христианского вероучения? Ведь даже атеист Ванини (1585―1619), который был сожжен на костре за безбожие (он учил, что мир вечен и не создан богом), старался действовать таким образом, чтобы отвлечь от себя опасное подозрение в атеизме. Излагая взгляды древних атеистов, он уверял, что выступает против них, что он им возражает. Впоследствии Ванини должен был дать понять своим читателям, что не все его уверения должны быть приняты за чистую монету.
Интересно отметить, что упомянутое нами сочинение Фоскарини «Письмо о новой системе мира», также целиком посвященное вопросу о согласовании «священного писания» с учением Коперника, по своему духу удивительно близко к письмам Галилея к Кастелли и к Христине (хотя Фоскарини навряд ли был знаком с их содержанием). Подчеркивая, что новые астрономические открытия дают все основания считать правильным учение Коперника, этот богослов писал: «Но и со стороны священного писания это учение не может потерпеть никакого урона, так как одна истина не противоречит другой. Если пифагорейское мнение правильно, то, без сомнения, бог продиктовал людям слова священного писания так, чтобы они могли иметь смысл, соответствующий этому учению, и чтобы слова писания могли быть приведены в согласие с мнением пифагорейцев». Таким образом, Фоскарини, подобно Галилею, предлагал богословам не вмешиваться в научные вопросы, а толковать «священное писание» в связи и в согласии с научными достижениями.