Фай не был согласен с вышеприведенными словами Секки и уверял, что это фантазия, имеющая значение не для «положительной науки», а лишь для «некоторых философских направлений» и прежде всего — для материализма. «Материалисты, — писал Фай, — не сомневаются, что жизнь распространена на небесных светилах. Те же грубые силы, которые населили Землю разумными существами, находятся повсюду, везде они должны были достигнуть тех же результатов».[50] И этот ученый католик пробовал спасти столь важную для христианства идею антропогеоцентризма при помощи соображений биологического порядка. Он уверял, что условия возникновения жизни настолько специфичны, настолько своеобразны и исключительны, настолько «многочисленны и утонченны», что невозможно утверждать множественность обитаемых миров. Но все эти уверения совершенно необоснованны и антропогеоцентризм ни в какой мере не спасают.
Как уже было отмечено, в настоящее время существование жизни вне нашей планеты допускают не только материалисты, но и идеалисты. Но только материалисты последовательны в решении этой проблемы, так как только они располагают правильным понятием не только о природе жизни, но и о происхождении живого вещества.
Трудность увязки учения о множественности обитаемых миров с догматами христианства сначала выражали следующим образом: если допустить существование человеческих существ на многих планетах, то необходимо признать, что либо эти иные человеческие роды оставались верными заповедям бога и, значит, не имели нужды в искуплении, или же что они впали в грех, как и наш человеческий род, и им надлежало быть искупленными.
При первом допущении пришлось бы признать, что планетарные человечества «безгрешны» и «чисты». Уже в силу этого допущения они освобождены от «закона труда» и, стало быть, лишены возможности развиваться и совершенствоваться. К этому, как указывает астроном Фламмарион, прибавляли, что «в таком рае не может быть и никаких добродетелей; в обители счастья и мира, например, такая добродетель, как милосердие, сострадание, не могла возникнуть и не может быть известна даже по имени; точно так же представление о правосудии, о правде может возникнуть только там, где есть неправда, об истине — лишь там, где есть ложь; даже атрибуты, или нравственные свойства верховного существа не могут быть приняты, не могут быть даже названы иначе, как лишь там, где имеется нечто неблагопристойное и лукавое; его могущество, мудрость и благость могут быть представлены только миром вещественным, управляемым естественными законами, в котором и сам человек, в своей физической природе, был бы подвержен их действию и власти».