Взгляд о множественности обитаемых миров отстаивал и патер Феликс: «Совершенно несообразно, — писал он, пытаясь согласовать религию с наукой, — лишать Вселенную всяких мыслящих существ, сводя ее к какой-то мрачной, глухой пустыне, где мы встречаем лишь вечную пустоту и ужасающие груды бездушного вещества. Почему лишь эта планета, которая пред беспредельностью небес то же, что капля воды перед океаном, то же, что атом вещества посреди Солнца, почему лишь эта маленькая планета одна из всего необъятного мироздания удостоилась жизни? И как можно допустить, чтобы бог забросил в этот совершенно незаметный уголок Вселенной единственных разумных существ? Нет и нет! Новейшая наука не может допустить такой гипотезы: она не откажется никогда от одержанных ею побед. От благочестия зависит рассмотреть этот вопрос и решить, желает ли оно порвать всякую связь с наукой или же идти с ней рука об руку по тем новым путям, которые она с каждым днем открывает среди небес».
Таким образом, старое представление о том, что «цель творца Вселенной» — человек, было только заменено таким же ложным представлением, будто этой целью является органическая жизнь. Впоследствии эту точку зрения особенно настойчиво высказывал астроном и поэт Камилл Фламмарион (1842―1925) — горячий пропагандист учения о множественности обитаемых миров. Он утверждал, что «жизнь есть верховная цель существования вещества, и что силы природы всегда и всюду стремятся к созданию, к поддержанию и сохранению организованных существ».[49] Однако этой точке зрения противоречит хотя бы тот факт, что в нашей Солнечной системе большинство планет и все их спутники необитаемы. Неизбежно возникает вопрос: зачем же существует так много необитаемых миров, если, согласно религии, бог ничего не делает напрасно? Богословы, конечно, оставляют этот вопрос без ответа.
Со второй половины прошлого столетия существование многих населенных миров уже не отрицали и некоторые астрономы папского двора. Так, знаменитый астрофизик (он же и аббат) Секки (1818―1878) писал: «Что сказать об этих неизмеримых пространствах и о светилах, их наполняющих? Что думать об этих звездах, которые являются, несомненно, как и наше Солнце, центром света, тепла, предназначенных также для поддержания жизни множества существ всех видов? Нам представляется абсурдным рассматривать эти обширные области как необитаемые пустыни; они должны быть населены мыслящими существами, способными познавать, почитать и любить своего творца».
Секки, однако, счел нужным умолчать о том, что это представление должно быть «увязано» с основными догматами христианства. Обыкновенно астрономы, связанные с Ватиканом, в вопросе о жизни вне Земли придерживались тактики астронома католика Фая (1814―1902), который всячески старался поддержать библейский миф о сотворении мира «авторитетом науки» и поэтому даже пытался создать особую космогоническую гипотезу. Согласно этой гипотезе, Земля образовалась раньше Солнца и в этом заключается «исключительность» ее положения во Вселенной. Эта мысль была подсказана Фаю не научными, а религиозными соображениями — стремлением «научно оправдать» библейскую картину миротворения. Что же касается вопроса о жизни во Вселенной, то Фай заявил: «Обитаемые миры, жизнь, распространяющаяся во Вселенной, — это обширное поле для воображения, но не для науки. В этом пункте наука остается и останется немой».