Кулсубай не согласился:
— Хажисултан сосал кровь народа и не мог насытиться! А мне теперь прикажете его пожалеть? Ха!.. Кровь за кровь! Смерть за смерть! — сдавленным от ярости голосом произнес он. — И это ты решил защищать лютого, с окровавленной пастью волка?
— Да не горячись! — урезонил его Василий Иванович. — Кому охота защищать Хажисултана? Его будет судить Ревтрибунал Башкирской республики.
— А вдруг его оправдают?
— Агай, агай, в трибунале заседают коммунисты! Они разберутся в обстоятельствах дела и вынесут справедливый приговор. Хажисултана и его пособников ждет суровая кара.
Подумав, Кулсубай вяло заметил:
— Мы тоже бы его по справедливости без трибунала зарезали… Врагу пощады давать не намерен!.. Ладно, подождем приговора. Тебе, парень, я верю.
— Спасибо на добром слове, — серьезно сказал чекист. — В штабе составим акт о поимке преступника, а тебе я выдам расписку: «Принял арестованного Хажисултана, в чем и подписуюсь собственноручно».
— А печать?
— Печати у меня нету.
— Ладно, есть у моего начальника штаба, пусть есаул и пришлепнет, — веселее сказал Кулсубай.
С надежным конвоем Хажисултана отправили в Стерлитамак, Василий Иванович уехал по секретным делам в горные аулы, а Кулсубаю было приказано с отрядом идти форсированным маршем в Верхнеуральск, где укрылись сыновья Хажисултана — Шаяхмет и Затман.
Поход был изнурительным, лошади питались только подножным кормом — щипали траву в бесснежной степи, всадники дремали в седлах, терзаемые и голодом и стужей, и Кулсубай никого не торопил, не командовал, не ругался, а по-отечески уговаривал джигитов терпеть и служить честно, как и подобает красным воинам.
В отряде Шаяхмета и Затмана остались самые преданные пособники — они бросались в сечу с мусульманским фанатизмом, заранее вручив душу аллаху, не надеясь на спасение.
И джигиты Кулсубая их не щадили — рубили сплеча, вбивали пулю в упор. Шаяхмет попал в плен. Кулсубай успел выхватить его из рук своих разгоряченных джигитов, но те все-таки его изрядно помяли… А Затман с телохранителями скрылся.
В пригородном селе Кулсубай остановил отряд на отдых. Стояла глухая, метельная полночь. Ординарец заколотил и плетью и кулаками в ворота приземистого, но крепкого дома.
— Отворяй! — кричал он и по-башкирски, и по-русски.
В доме не зажигали свет, не откликались, но неожиданно пронзительно завопили, завизжали женщины и дети:
— Спасите!.. Большевики убивать пришли!.. Аллах, спаси!
Ординарец с седла влез на забор, спрыгнул во двор, открыл ворота. Кулсубай, есаул, вестовые въехали, с удивлением и раздражением прислушиваясь к душу леденящим рыданиям и стонам.