Вестовые и есаул смеялись вместе с хозяйкой, но Кулсубай спросил серьезно:
— Кто же вам наврал, что у большевиков рога на лбу, а изо рта бьет пламя?
— И староста, и лавочник так говорили!
— И вы поверили?
— Как же не поверить? Староста! — заметила опамятовавшаяся старуха.
«Темная моя башкирская деревня! — думал мрачный Кулсубай. — И когда же начнется твоя новая, светлая, разумная жизнь?..»
Он угощал разгулявшихся детей сухарями — отрядные запасы были скудными, — однако оставался нелюдимо-замкнутым.
После вечернего намаза Гильман-мулла быстро примчался домой, предвкушая наслаждение настоящим китайским караванным чаем: в сундуках еще хранились дореволюционные оптовые закупки.
Едва жена вошла в горницу с бурлящим самоваром, в окно постучали палкой, громыхнула калитка и на крыльце появился Мухаррам, бывший староста Сакмая.
«Ай, обжора! Ай, лакомка!.. Нарочно подгадал к чаепитию! Не мог поговорить о деле в мечети после намаза», — сморщился мулла, но сказал фальшиво приветливым голоском:
— Айда, проходи, садись!.. Значит, уважаешь меня, спасибо… А я еще «бисмилла» не успел произнести![39]
Мухаррам прислонил палку к стене, снял войлочную шляпу, вытащил из нее тюбетейку — кэпэс — и прикрыл ею сверкавшую лысину. Не снимая камзола с обшитыми позументом лацканами и воротником, опустился на нары, провел по бороде сложенными ковшиком ладонями и сказал благолепно:
— Аллахы акбер!..
Мулла в душе осудил невоспитанность бывшего старосты, сказал скрипуче:
— Чего ж ты садишься у двери, как бедный родственник?.. Проходи к самовару. Эй, кто там! Снимите гостю сапоги!
Вбежал служка, пятнадцатилетний паренек, нагнулся, чтобы стащить с Мухаррама каты, но тот поджал ноги под нары.
— Не надо, не надо! Не время чаи распивать, хазрет![40]
— А что стряслось?
— Так ты ничего не знаешь?
— Ну, не знаю…
— Вчера в Стерлитамаке расстреляли Хажисултана и Шаяхмета!
Мулла выронил из затрясшихся рук чашку на скатерть, обмяк, как свеча, пылавшая с обеих сторон; рот судорожно искривился.
— Кто сказал?
— Султангали сказал. Был он на кэжэнском базаре, тамошний милиционер получил из Стерлитамака депешу.
— В Башревкоме же свои люди, — с изумлением сказал мулла, — как же не помогли?
— Султангали говорит: пробовали, но не сумели… Коммунисты предупредили: «Если спасете бая и его сынка, то и с вами пойдет особый разговор». Ну, те, конечно…
Остабикэ[41] жалостливо вздохнула:
— И-и-и, бедняжки жены бая! Что-то будет теперь с ними без хозяина?
— Чужая беда не беда! — отрезал мулла. — Ты о своем доме подумай! То-то обрадуются враги Хажисултана и его сынков!.. А друзья Гайзуллы и Гульямал? И до нас доберутся! И-их, неразумная остабикэ!