Внизу красовались лихие закорючки, изображающие подписи.
— Почему меня не пригласили на заседание? Я же член президиума ревкома, — оказал Загит, чтобы выиграть время; он не был удивлен, словно после разговора с Трофимовым ждал именно такого послания.
— Нам это не известно!
— Ладно, сейчас приду.
— Нам приказано, товарищ Хакимов, сопровождать тебя! — с виноватым видом оказал старший.
— Ну и сопровождайте. Ждите на улице, пока оденусь.
Красноармейцы повиновались.
Прильнув к шинели Загита, Назифа разрыдалась.
— Не ходи! Пожалей будущего ребенка! Мало я настрадалась, когда ты сидел в тюрьме!.. Это аллах сжалился над моими горючими слезами и спас тебя. Я боюсь, бою-у-усь…
— Для счастья нашего ребенка я и борюсь за мирное житье, — задумчиво сказал Загит. — Милая, знаю, как тебе трудно!.. Потерпи! Ты моя единственная любовь на земле! — Он крепко поцеловал ее соленые от слез губы и быстро ушел, не надеясь, что вернется к ней, что увидит своего первенца.
Дом канткома партии был оцеплен красноармейцами, на мостовой стоял пулемет, нацеливший тупорылое дуло прямо на окна кабинета Трофимова.
«Успели, негодяи, раньше нас!» — с раскаянием сказал себе Загит, оттолкнул часовых у двери и вбежал к Трофимову; позади раздалась брань, но в спину ему не выстрелили.
— Что же это получается, Николай Константинович? Бесчисленные перевороты! Чудеса не повторяются, вторично я из тюрьмы не спасусь! А у меня жена вот-вот родит. Сам знаешь, мы же одни, ни тетушки, ни тещи, присмотреть за нею некому… У-у-у-у! — В приливе бессильного возбуждения Загит метался по кабинету.
Трофимов сидел на диване, накинув полушубок, расстегнув ворот гимнастерки; худое лицо его выражало бесконечную усталость, он часто, с надрывом кашлял.
— Придется подчиниться угрозе ревкома! — Слова Трофимова были тяжелые, как камни, и падали размеренно. — Телефонная и телеграфная связь прервана. Послал гонца в Верхнеуральск, к Ивану Дмитриевичу Каширину, но когда он туда доскачет! А вдруг пристрелят в пути… — Он не собирался тешить себя и друга радужными надеждами.
— Не согласен! — теряя голову, вскричал Загит. — Ты испугался валидовцев!
Николай Константинович побледнел от незаслуженной обиды.
— Браток, браток, ты расстроен, потому и говоришь так необдуманно. Нет у тебя оснований подозревать меня в трусости. Видел, и не раз, смерть в лицо!.. Однако умирать из-за Сафуана и Нигматуллы не собираюсь. Да, не собираюсь! Я еще пригожусь живым революции!.. Иди, иди, Загит, освободи этих предателей… Не всегда умно идти напролом! Приходится и маневрировать.