И мулла был прав: вскоре в кантон прибыл полк оренбургских казаков; командовал им полковник Антонов. Отряд Кулсубая был зачислен в полк эскадроном, и господин прапорщик остался его командиром. В стрелковых ротах, в других эскадронах служили и башкиры, и татары, но командовали ими исключительно русские офицеры. Дисциплина была суровая, с зуботычинами. В иных эскадронах офицеры запрещали солдатам — башкирам и татарам, чувашам, мордвинам — даже вечерами в казарме разговаривать друг с другом на их родном языке.
Кулсубай призадумался. Сбывались, похоже, предсказания прозорливого Хисматуллы. И чем же все это кончится?..
Он решил потолковать с Мазгаром, осторожно закинуть удочку. Вот когда пригодилась Кулсубаю дружба с Михаилом! Тот умел разговаривать и с недругами, и с сомневающимися, и с недоверчивыми уважительно, обстоятельно, но при этом неизменно гнул свою линию.
— Мулла-эфенде, — как-то вечерком, за чаепитием, сказал Мазгару Кулсубай, — полковник Антонов и дутовские офицеры завели порядки, каких и при царе не было. Мордобой! Унижения! Кормят плохо. Стыдно нам, джигитам, плясать под курай офицеров Дутова! У нас своих забот, своего горя хватает.
— Вполне с тобою согласен, прапорщик-эфенде, — Мазгар-мулла поиграл пальцами в старательно расчесанной бороде. — А ты чего, собственно, от них ждал? Любви? Помощи?
Кулсубай пожал плечами, замялся:
— Ну, если не любви, то помощи, конечно, помощи!.. В Оренбурге Заки-эфенде говорил же мне о дружбе с атаманом.
— Почему же полковник Антонов не сохранил твой отряд особого назначения, а превратил в эскадрон своего полка? Почему из других эскадронов татарских и башкирских джигитов не переводят в твой эскадрон?
— Боятся нашего национального единения, — неуверенно предположил Кулсубай.
— Согласен! А большевики вот не боятся, создают башкирские и татарские полки, дивизии! — И мулла хитренько усмехнулся в бороду.
«Смело говоришь! Рискованно! Похоже, что и ты учился у Михаила!» — невольно признал Кулсубай.
— Так что же делать?
— Подбирать надежных джигитов. Своих людей! Твердую опору иметь в полку. Но с Оренбургом не ссориться, боже упаси! Мы верим своему башкирскому правительству.
На этом и порешили.
Дневальный осторожно, но крепко тряхнул спящего Кулсубая за плечо. Привычно командир сбросил с перины ноги, еще ни о чем не осведомившись, начал одеваться, — военная сноровка… Джигит молча показал на дверь, а потом на занавеску, за которой спали хозяин, его жены и дети.
В сенях в пистолетом в руке стоял адъютант Музафар, джигит верный, — такого ни угрозой, ни деньгами не оторвать от Кулсубая.