Упоминать о Красной Армии было опрометчиво — Шаяхмет-мулла и Шахагали обменялись злорадными взглядами.
— Ну, чего же молчите? — продолжал Кулсубай. — Хотите, чтобы я покинул отряд? И на это согласен. Вернусь на прииск.
Тотчас, словно по сигналу, джигиты бросились к командиру, окружили плотным кольцом, перебивая друг друга, умоляли:
— Агай, останься! Мы привыкли к тебе!.. Что суждено, то и встретим сообща!.. Ты нам теперь родной, агай!..
У Кулсубая был тяжелый нрав, но и он расчувствовался и, чтобы скрыть смущение, закашлялся, отвернувшись.
Дико выкатив белки глаз, как это делал отец его, Хажисултан-бай, мулла пригрозил:
— Аллах расправится с вами, неверными! — И грубо бросил старшему брату, стоявшему с опущенной головой: — Поехали!
Через минуту братья помчались на крепких конях домой; за муллою скакал ординарец.
Отряд Кулсубая нес караульную службу на приисках. Шаяхмет-мулла, по слухам, уехал в Оренбург. Хисматулла со своим партизанским отрядом то ли откочевал в соседнюю волость, то ли схоронился в лесу. И постепенно Кулсубай успокоился, решил, что неприятности миновали, тем более что на приисках было спокойно! И Нигматулла-бай благополучно вылез из погреба, всласть попарился в бане, отлежался и опять занялся торговым промыслом. Хажисултан-бай тоже не напоминал о себе, — видимо, сберег добро от партизан Хисматуллы.
И неожиданно из Оренбурга приехал новый мулла — Мазгар, тоже молодой, но солидный, благообразный, с окладистой бородою; его сопровождали дутовские казаки. Он вручил Кулсубаю пакет, скрепленный сургучными печатями, с приказом о своем назначении. Кроме того, в приказе говорилось, что прапорщик эфенде Кулсубай опозорил священнослужителя, а значит, и мусульманскую веру, панибратски ведет себя с солдатами и этим расшатывает дисциплину, одобрительно отзывается о порядках в Красной Армии. Обо всем этом Кулсубай должен будет дать показания следователю военной прокуратуры башкирского правительства. И ясно, что господин прапорщик обязан незамедлительно, не дожидаясь исхода следствия, уничтожить шайку разбойников Хисматуллы.
«Написано по доносу Шаяхмета, — сказал себе Кулсубай. — А как же мне выручить из беды Хисматуллу и старателей?»
И он поехал в кантон.[12]
Там из запасной роты в его отряд перевели мобилизованных джигитов: теперь в отряде особого назначения была сотня всадников. Получил Кулсубай исправных лошадей, винтовки, продовольствие.
Вернувшись, он радостно сказал Мазгару-мулле:
— Теперь мы грозная сила!..
— Не торопись, эфенде, не торопись ликовать, — трезво заметил мулла, и в желтых, словно янтарные бусины, глазах его сверкнули острые искры. — Никогда белогвардейцы и дутовцы не позволят башкирам иметь собственное грозное войско.