И вдруг сам Хисматулла пришел на заимку, без охраны, пешком; гимнастерка на плечах разорвана — продирался сквозь шиповник в оврагах.
— Здравствуй, здравствуй, агай, вот где свиделись! — весело сказал он, крепко пожимая руки Кулсубаю и его джигитам.
— Как же ты нас нашел? — удивился Кулсубай; минуту назад он и не подозревал, что так обрадуется встрече с Хисматуллою.
— А вот и нашел! Это твои парни не смогли меня отыскать, а мой отряд неподалеку — на Федулкином хуторе. Я ведь все-все знаю! — засмеялся Хисматулла. — А тебе военная форма идет, агай! — внимательно оглядев статного Кулсубая, добавил он. — Офицерские погоны, однако, не красят!
Сделав строгое лицо, тот возразил:
— Мне, кустым,[13] офицерский чин присвоило башкирское правительство. Наше национальное правительство! Не атаман Дутов!
«Нарочно прельщают золотыми погонами!» — подумал Хисматулла, но решил не раздражать Кулсубая и продолжал дружелюбно:
— Ты прирожденный воин! В наше время сразу заметно, кто на что способен!
— Где мне за тобою угнаться! — подхватил в тон ему Кулсубай. — У меня позади поля Маньчжурии, а ты только что с германской войны вернулся. Горяченький! И вернулся с крестами, с медалями. Да, ты действительно способный батыр!
— Нет, агай, нет, тут ты ошибаешься, — серьезнее сказал Хисматулла, — я не вояка. Пожалуй, я научился вести партийную работу, да, это у меня получается…
— Как же тебе удалось сколотить партизанский отряд из наших старателей?
Сторожиха заимки, горбатая, в годах, внесла шумящий самовар, брякнула о жестяной поднос, расставила чашки, стаканы и заявила с вызовом:
— Китайского чая и сахара, агай, давно не имею. Заварила лесные травки, сама собирала, сушила. Пахучие! А мед племянник со своего пчельника принес в подарок.
— Спасибо и на этом, хозяюшка! Время такое! Какой спрос? А чья же это заимка?
— Известно чья — Нигматуллы-бая! — фыркнула сторожиха. — И лес его, кровопийцы!
— Гляди ты! — как бы с испугом воскликнул гость. — И лес прибрал к своим рукам «хозяин золота»!.. Ловкий! Ну, теперь его царству пришел конец, окончательный и бесповоротный! — И, обернувшись к Кулсубаю, Хисматулла объяснил: — Революционный долг и совесть большевика заставили меня взяться за оружие. Словами, даже пылкими, народ от рабства не спасти! Классовых врагов — баев, заводчиков, торгашей — надо уничтожать беспощадно! В это я верю, за это я буду бороться до последней капли крови.
— Ты зря упрямишься, кустым, — снисходительно хмыкнул Кулсубай. — По-вашему все равно не выйдет! На большевиков, на красных не надейся! Их уже отбросили на Казань. Ты здесь погубишь и себя, и своих безоружных партизан. А со мною не пропадешь! Ты умный, ты народ жалеешь, и потому я тебя люблю. Айда ко мне!