— Ну, если так, то, ясное дело, большевикам!
— Рад, что ты согласен с нами, кустым, — кивнул Хисматулла.
У Талхи теперь словно с сердца тяжелая ноша свалилась, задышал глубже, ровнее.
— Ты, кустым, женат? — заинтересовался командир.
— Нет, не женат, — виновато улыбнулся Талха. — Невесту имею. Сговорились. Какая симпатичная девушка! Варварой зовут. И даже не простился с нею — не успел.
— Как ты, кустым, попал в тюремные надзиратели? — заинтересовался Хисматулла.
— Большевики послали. Ваня Скворцов, Саша Бобылев… Разве я мог отказаться? Видишь, и пригодился.
— Да еще как! — чистосердечно похвалил Хисматулла. — Выходит, ты в партии состоишь?
— Я от партии себя не отделяю, агай, но ведь при дутовцах затаились, ни протоколов, ни партбилетов не было. Но мне доверяли.
— И мы доверяем, кустым!
«Как все сложно, запутано!.. Кулсубай служит верой и правдой Заки Валидову, башкирскому националистическому правительству, а его пасынок с нами. Говорим — семья, а семьи-то и нету. Раскололась!» — подумал Хисматулла.
После ночного перехода Хисматулла решил устроить дневку на поляне, у стога сена. Светало чуть-чуть, робко, нехотя. Партизаны до того истомились, что не развязали заплечных мешков, хлеба, сухарей не вынули, костра не разожгли, чтобы вскипятить чай, — повалились в копны влажного сена и тотчас заснули. Кое-кто забылся каменным сном, кое-кто метался, скрипел зубами, кое-кто стонал. Командир и Талха еще стояли с минуту, покурили.
— А ты, агай, все же хочешь уводить отряд из Кэжэнского кантона? Но, может быть, удобнее расположиться неподалеку от родных аулов?
«К Варваре тебя тянет, кустым!» — понял командир, но не осудил парня.
— Боюсь, что полковник Антонов не даст нам передышки. А если бы мы соединились с уральскими партизанами, то не уклонились бы от схватки с Антоновым. Но не будем загадывать… Утро вечера мудренее. Ложись, отдохни.
Талха не заставил себя упрашивать, рухнул как подкошенный в сено, негромко, но басовито захрапел.
Хисматулла остался часовым, шагал, непрерывно курил, чтобы отогнать кружащую голову, сковывающую ноги дремоту.
Полковник Антонов расправой с захваченными врасплох партизанами и убежавшими из тюрьмы узниками не насытился. Рапорт в Оренбург он послал, конечно, победный, но ротмистру Грязнову заметил с упреком:
— Ваше благородие, самые стойкие партизаны у Хисматуллы. А где этот неуловимый Хисматулла?
— Поймаем.
— Говорить-то легко!
— Есть же у нас изворотливый лазутчик Насибулла Мухаметшин. Его и пошлем на розыски.
— Разве что!..
Насибулла непрерывно кланялся, в полной растерянности разводил руками, посоветовал оставить на хуторе засаду, но не выказывал прыти ловить исчезнувших старателей Хисматуллы.