Здесь-то его и отыскал гонец от Сафуана Курбанова. Прочитав донесение, Заки глухо застонал, потрясая кулаками:
— Будь ты проклят аллахом! О, самодур!..
— Что стряслось, эфенде? — подскочили к нему раболепные штабисты.
Лицо Валидова напряглось, оспины залились темной синевою.
— Кулсубай не ужился с красными и увел отряд в степь!
— Эфенде…
— Называйте меня товарищем комиссаром…
— Товарищ комиссар!
Но Валидов не слушал адъютанта, бушевал:
— А я так надеялся на Сафуана!.. Болтун, интриган, пьяница этот Сафуан! Повешу на первой попавшейся осине!
В штаб пришел, услыхав об отступничестве Кулсубая, комиссар внутренних дел Тухватуллин, равнодушно полюбовался яростно кричащим Заки — он уже привык к его истерикам — и предложил:
— А если отыскать Кулсубая и приказать ему покаяться и вернуться к красным?
— Они его расстреляют за измену! Коммунисты таких преступлений не прощают… Кулсубай, конечно, негодяй, вероломный, но и пренебрегать им преждевременно! Пригодится!.. Где вестовой? Пишите приказ: «Кулсубаю-агаю увести отряд в горы, вести партизанскую, мелкую — подчеркните: мел-е-елку-у-ую! — войну с колчаковцами. Грабить склады, обозы. И — не рисковать! Ждать моего вызова…»
Подписав приказ, выгнав адъютантов и штабистов из кабинета, Заки сказал, понизив голос, Тухватуллину:
— Когда все уладится, видно будет, как поступить с Кулсубаем… Может, его побег от красных и к лучшему. По крайней мере, хоть один боеспособный отряд останется в моем личном резерве.
— Преклоняюсь перед вашей мудрой предосторожностью, — вздохнул Тухватуллин и ушел.
Заки подошел к окошку. По немощеной деревенской улице, разбитой и телегами, и санями бесчисленных военных обозов так, что грязно-бурый снег перемешался с землею, взад-вперед бродили солдаты то с ведрами, то с котомками, коневоды вели лошадей на водопой. Из труб прямыми в безветренном морозном воздухе столбиками поднимался серый дым. Протрусил ленивой рысцой вестовой на гнедом жеребце. Если это гонец к Кулсубаю, то этак не скоро доберется он в отряд со срочным приказом Заки.
Не о такой столице башкирского государства мечтал Валидов!.. Оренбург — рубеж Европы и Азии, за Оренбургом — бесконечная степь, помнящая Батыя. Там мечети, Караван-сарай, там дипломатические курьеры из Бухары, Хивы, там уютные, теплые каменные особняки, офицерское собрание, коммерческий клуб… А Уфа — далеко, ой далеко!
В дверь осторожно постучал адъютант, сказал, что вызывает к прямому проводу из Симбирска председатель башкирского правительства Кулаев.
— Наконец-то… — буркнул Заки и, не теряя солидности, быстро прошел в соседнюю комнату.