Сразу за проходной оказывались под стеной депо. Юрий Иванович, перескакивая через рельсы, догонял рослого деда. На верху стены шипел, сочился кипяток из неведомо зачем выведенной трубки. Следом за пыхтящим паровозом входили в огромные ворота, из дымных глубин депо дуло в лица. Проходили цех подъемочного ремонта, котельный, здесь дед начинал мальчиком в клепальщиках и стал глохнуть, шли затем вдоль пролетов, дорога у деда была своя, он не слышал ни накатывающего мостового крана, ни окриков: «Берегись!»
В углу заготовительного цеха две двери, за которыми обрывается пол, выложенный торцевой плашкой, дальше идет земляной пол. Левая дверь ведет в литейку, правая — в кузницу. Дед доставал из шкафчика фартук; раньше, бывало, Юрий Иванович также надевал фартук и помогал разжигать горн; тогда же, зимой с пятьдесят второго на пятьдесят третий, он норовил спрятаться и тихонько сидеть одному, выдумывая бесконечные случаи про себя и Калерию Петровну: она шла через пруд к отцу в больничку, проваливалась в заметенную прорубь, а Юрий Иванович ее вытаскивал; или они встречаются в Москве на улице, он инженер, на нем шевиотовый китель, как у начальника депо, и т. д. Сбегав за нарядом для деда, если наряд не выдали с вечера, Юрий Иванович уходил в литейку. Там в заливочном отделении тепло, печи уже включены, бывало, первая смена даст пару теплых картофелин и стакан молока, заливщикам полагалось, у них баббит и прочие вредные сплавы. Юрий Иванович прятался за шкаф, запахивал пальтушку и грезил.
Но вот пора в школу. Выбегал в холод, в ветер. Тропинка к дырке в заборе. За забором огоньки стрелок, лязг сцепляемых вагонов. За путями школа, весело горят окна, в классах горячи обтянутые железом бока печей. После звонка, как учительская пустеет, Калерия Петровна перед зеркалом чуть смазывает брови календулой, расчесывает и затем движением расчески сверху вниз сгоняет в линию. Ласково подушечкой пальца трогает сборки крепдешиновой кофточки. Улыбается себе в зеркале. Или не видит она себя, а ее улыбка Лохматому, оставленному за завтраком в кухне итээровского дома? Он стоит перед окном, глядит, как за входные стрелки втягивается хвост скорого поезда. Через два дня — поезд в Москве на Казанском вокзале, где из-под азиатских черт выпирает дворец допетровской эпохи. Отец Лохматого, архитектор, был одним из безвестных помощников Щусева при достройке вокзала.
В ту запредельную зиму Юрий Иванович жил счастьем думать о Калерии Петровне и видеть ее, еще был стыд за свое чувство и страх: а как догадаются? Ничего другого не осталось в памяти от осенних, от первого зимнего месяца, а ведь выходило: прощались с дедом. Дед по возвращении из депо бессильно сидел, изредка делая у лица движение, будто снимал паутину с лица, и говорил: «Что я расселся, делать надо что-то». Он исхудал, заваривал себе травы в чайничке. Обходя дома учеников, Калерия Петровна побывала у них, похвалила занавески, простроченные мамой, расспрашивала про машинное вышивание и про заработок швей-надомниц. Юрий Иванович показывал «кормилицу» — швейную машину «Зингер» с приспособлениями, иглы с ушками в середине для нити. Построчил маленько, показывая, как отбельная нить выводит рисунок на ткани. Дед ходил подогревал чайник, подсовывал гостье конфеты-подушечки, рассказывал, как управляются с внуком по хозяйству: в воскресенье ездили полоскать белье на пруд, у них уплыла сбитая с плотика решетка. Калерия Петровна с улыбкой послушала о подробностях их быта и стала уговаривать деда лечь в больницу к Федору Григорьевичу. Знала от доктора, позже понял Юрий Иванович, о болезни деда, черемискинский доктор подрабатывал в депо, его звали проводить медицинские осмотры рабочих. Договорено с Федором Григорьевичем, доктор кладет деда к себе в больничку. Дед смирился, он робел перед учительницей, он побаивался и Федора Григорьевича, его начальственного голоса, его заголенных рук, вертевших деда на осмотрах. Да и слава у Федора Григорьевича была как человека сердитого нрава, такому не перечат, а он никого не боится, в Уваровске бытовало множество изустных рассказов о нем, — выгнал из кабинета крупного районного начальника, посмевшего войти на прием без очереди; не положил к себе в больничку жену председателя облисполкома, которую привез муж на персональной легковушке и т. д., все вымыслы, сейчас понимает Юрий Иванович.