Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой (Шахмагонова) - страница 71
Но и Марфе Муравьевой посвящали стихи поэты. Даже равнодушный к балету поэт Аполлон Александрович Григорьев (1822–1864), более известный нам как поэт и несколько менее как литературный и театральный критик, отметил:
«Да-с! чуть что не в мышиные жеребчики я записался ради этого светлого явления в мире искусства, все карточки ее различных метаморфоз в „Теолинде“ имею, биноклем даже думаю обзавестись, потому что непристойно же занимать вечно у приятелей сие театральное орудие…»
Редактор-издатель «Петербургской газеты» Сергей Николаевич Худеков (1837–1928), драматург, беллетрист и историк балета, вспоминал:
«Насколько велик был антагонизм между „муравьистами“ и „петипастами“, можно судить еще по следующему случаю, вызывающему всеобщую улыбку; балетоманы же относились к этому совершенно серьезно. На Александринском театре большим успехом пользовался водевиль „Девять невест и ни одного жениха“. Переводчик этого водевиля вставил в него бившие на современность куплеты, где, между прочим, поется:
Поклонники М. С. Петипа обиделись тем, что имя Муравьевой стояло впереди, а Петипа была на втором плане; они убедительно просили исполнителя, чтобы он пел так:
Таким образом, куплет из Александринской сцены пелся в двух вариантах. И „петипасты“, и „муравьисты“ были довольны».
Соперничество в основном проходило без каких-то особенных эксцессов. Но однажды случилось так, что не обошлось без интриг. Это случилось после парижских гастролей Марии Сергеевны Суровщиковой-Петипа, которые с блеском прошли в 1861 и 1862 годах.
Фотопортрет М. С. Суровщиковой-Петипа
Мария Суровщикова ожидала нового, выгодного для нее приглашения. Ей было обещано жалованье ежемесячное в шесть тысяч франков.
Но директор парижской оперы Эмиль Перрин прислал приглашение не ей, а Марфе Муравьевой.
Английский историк балета Айвор Гест, один из наиболее авторитетных современных балетоведов, так рассказал об этой истории:
«Граф Борх, в то время находящийся на стороне Марии Петипа, старался склонить Муравьеву к отказу от принятого ею предложения. Даже посол Франции в Петербурге был втянут в эту интригу. Его склонили к тому, чтобы дать телеграмму в Париж, в которой он советовал повременить с Муравьевой и начать переговоры с Марией Петипа. В конце концов, когда стало ясно, что Перрин был заинтересован в Муравьевой лично (конечно, не столько директор оперы, сколько Сен-Леон, сопровождавший свою любимицу в Париж), интрига потерпела крах. Муравьева получила отпуск в начале марта и шестимесячный контракт с оговоренным жалованьем в 2632 франка ежемесячно, составленный и подписанный». Лето 1863 года принесло победу: парижская критика признала Марфу Николаевну, «северную виллису», первой танцовщицей Европы. Кульминация великолепного состязания влиятельных партий пришлась на разгар сезона 1864/65 года и достигла апогея в противостоянии двух премьер. 3 декабря Сен-Леон представил волшебный балет в четырех действиях и девяти картинах «Конек-горбунок, или Царь-девица» с разнообразно интерпретированными русскими танцами, призванными показать на императорских подмостках «русский мир». А 31 января Суровщикова в свой бенефис блистательно исполнила номер «Мужичок», из-за которого, как писал «чистейшей воды нигилист», критик и поэт Виктор Буренин, «тысяча патриотических сердец билась столь громко, что… заглушала оркестр». Хореографической миниатюрой в духе трепака Мария Сергеевна «наэлектризовала» публику и «перещеголяла» фундаментальную постановку Сен-Леона. Вот так были явлены русский элемент, прививаемый классике Сен-Леоном и Муравьевой, и русский элемент, высвобождаемый из классики супругами Петипа.