Тишина.
Зелёные глаза отца Николая наливаются усталостью и печалью.
— Не будем вам мешать, — говорит он и мизинцем поправляет очки. — Мой внук только хотел извиниться.
«Внук» скептически смотрит на деда и почёсывает жёлто-зелёный синяк под глазом.
— Дед, а?
— Ты, Валюш, попробуй.
Валентин отворачивается к окну, набирает воздух в лёгкие и неискренне просит прощения. Голос звучит ровно, спокойно, и только губы временами кривит скрытая досада. Диана этого не видит: она уставилась в крупинку риса на красной циновке и не шевелится, даже не дышит.
— Займи столик, Валюш, — просит отец Николай, когда внук умолкает. — Я сейчас подойду.
Валентин одаривает меня желчным взглядом, неловко пятится и спотыкается о стулья. Грохот, лязг. Глупо хихикнув, Валентин поднимается и спешит к столу с табличкой «резерв».
Ну, конечно.
С таким дедом забронируют место хоть на кладбище, хоть в пятизвёздочном ресторане.
Отец Николай достаёт из рясы синий платок с белыми ромашками и вытирает лоб.
— Диана, у меня не было возможности раньше это сказать, да и сейчас от моих слов толку мало, но мне очень жаль, что с Вероникой Игоревной… с твоей мамой…
У Дианы вздрагивает уголок губ — не то в усмешке, не то в нервном тике.
— Мы с тобой не всегда ладили, — продолжает отец Николай, — и в том вина моя. Если сможешь, прости, что повлиял невольно на твою маму, если не сможешь…
Мне становится неловко за молчание Дианы, и я подаюсь вперёд. Только что сказать в чужом разговоре?
— Если не сможешь, — отец Николай прикусывает губу, — вспомни: людям надо держаться вместе в трудные времена. Если тебе что-то понадобится, приходи в пустынь. Кров, еда…
Морщинка промеж бровей Дианы наливается тенями, глаза стекленеют, и меня холодит предчувствие беды.
— Да мы только поели, — выпаливаю я.
Отец Николай поворачивается ко мне, и от его усталого, болезненного взгляда, от зловещего молчания Дианы делается невмоготу. Я открываю рот, но тут играет мелодия шкатулки. Диана выгребает из кармана телефон и демонстративно, даже с облегчением прикладывает к уху:
— Да помню! — отвечает она невидимому собеседнику. — Чего по десять раз?..
Звучит мобильная трепотня. Отец Николай поднимает руку — на сгибе локтя обнажается свежий бинт, как после взятия крови, — но так и не произносит ни слова.
Сдавал анализы?
Ему ставили капельницу?
Вызывали «скорую»?
— Сорян, — шепчу я.
Отец Николай медленно кивает, горбится и, тяжело дыша, плетётся к забронированному столику.
Старик. Он уже совсем старик.
— Обязательно было именно так? — спрашиваю я, когда Диана прекращает звонок.