Диана содрогается всем телом и не то всхлипывает, не то сглатывает рвотный позыв — издаёт полустон-полузвук, от которого мне пережимает горло.
Это не самое худшее: сбоку от сумки я различаю тень.
Человека на коленях.
Меня пробирает дрожь, и будто некая сила вцепляется в макушку — волочит вперёд.
Нездоровое, артериально — красное солнце ярчит, мигает сквозь провал окна в дальней части коридора. Алые искры вспыхивают на золотом блюде с массивным основанием, на кубке с высокой ножкой. Поодаль лежат обрезки церковных пирожков с треугольными выемками; пластиковую бутылочку из-под «Шишкина леса» на четверть заполняет тёмная жидкость, наверное, вино.
Багрит солнце и человека: волны чёрной рясы, седые волосы, бороду, зеркала очков. Губы его беззвучно шевелятся, глаза закрыты. Треугольным ножом, похожим на наконечник копья, он вытаскивает пирамидку из круглого пирожка в своей руке.
Отец Николай.
Он же Сергей Викторович Гапоненко.
Он же, видимо, и SERGEY G, которому я писал со скрытой почты Вероники Игоревны.
— В-вы чё?.. — слова едва стыкуются в подобие фразы, мой голос звучит нервно, высоко.
Отец Николай вздрагивает, но заканчивает движение и кладёт пирамидку на золотое блюдо, у подножия кубического пирожка со старославянскими буквами.
— Артур? — Он говорит на удивление спокойно для такой ситуации. — Доброго дня.
Я прикладываю два пальца ко лбу и, как могу, сосредотачиваюсь.
— Э-это её сумка? Вероника Игоревна здесь?
Отец Николай наклоняется в мою сторону и мизинцем поправляет чёрную роговую оправу. Стекла очков отражают алый закат.
— Я уже отвечал тебе на похожий вопрос, Артур. — Он поворачивается и слегка кивает мне за спину. — Доброго дня, Диана.
Диана молчит. Кровавый осьминог футболки горит в закатном свете, тонкие пальцы стиснули телефон. Чёрные глаза расширились до невозможности, до той степени, когда они уже кажутся не частью живого лица, а дырами в пространстве.
— В-ведь её сумка? — повторяю я, хотя знаю ответ.
Отец Николай отворачивается, примеривается и погружает треугольный нож в церковный пирожок.
— Вы — написали ей насчёт «Труб»?
Он беззвучно шепчет, вытаскивает лезвие и опускает вновь, надрезая вторую плоскость пирамидки.
— Да скажите хоть чё-то!
Отец Николай поводит ножом в воздухе, будто не может завершить движение. С тихим стуком кладёт и нож, и пирожок на ткань.
Смотрит мне в глаза зеркалами своих очков. Смотрит прямо, как в душу.
— Даже если так, Артур, я не знаю, где она.
— Не знаете? — Меня разбирает нервный смех. — Вы тут, блин, литургию с её сумкой устроили! «Не знаете»?!