Отец Николай неуклюже поднимается и задевает чашу тяжёлым крестом. Блюдо звенит, эхом отдаваясь в черепе и нервах; крест перекручивает цепочку и сверкает в закатном солнце.
— Вы могли… полиция?..
— Иногда официальная власть, Артур, несёт больше вреда, чем пользы. Слишком большой… слишком много всего вокруг, в мире, не в рамках… ни человеческих, ни… — Отец Николай ладонью касается груди рядом с сердцем. — И тогда люди возводят стены вокруг себя… внутри себя. Стены от людей, от законов…
— Это её сумка!
Отец Николай нахмуривается и долго собирается с мыслями. Когда он заговаривает вновь, голос его звучит тихо и ровно, даже ласково:
— Главное — не брать на себя роль Господа, Артур. Иногда лучшее, что мы можем — молиться. Подарить человеку частичку своего света… помочь разрушить стены внутри его души. Вероника Игоревна старалась разрушить свои стены. Я, как мог, старался ей помочь… один Господь знает, куда эта борьба…
— Правда? Правда-правда?! — Диана улыбается, но голос её звучит тяжело, будто глыбы льда скрежещут друг об друга. — А, по-моему, ты насрал моей маме в бошку и нам сейчас срёшь.
Я зажмуриваюсь. Отец Николай тяжело выдыхает.
— Ладно! — говорю я, не открывая глаз. — Давайте все убавим обороты. Мы как-то…
— Мои деньги, — вкрадчиво напоминает Диана. — Сколько мама тебе принесла?
— Алло! Гараж!
— Диана, мне очень жаль… — Отец Николай старается говорить мягко, но его голос подрагивает от плохо скрываемого напряжения. — Наша община причинила невольный вред тебе… твоей…
Лицо Дианы искажает саркастичный оскал, и слова повисают в воздухе. Я подхожу к ней, тяну прочь, — привести в себя, успокоить — но она резко вырывается, невольно цепляя и сдёргивая пластырь с моего пальца.
— Ну так верни, — тихо говорит Диана. — Или так и будешь предлагать объедки со стола?
Отец Николай опускает взгляд.
— Диана. Ты можешь пойти со мной. Двери наши откры…
— Конечно! Чтобы ты отгрохал ещё одну вертолётную площадку, а мне в мозги насрал?
У меня возникает желание закрыть ей рот… завязать, заткнуть кляпом, но мой палец пульсирует от боли, и я только глупо дёргаю рукой.
— Чел, пойдём отсюда! — Диана резко поворачивается. — Ничего этот мудень не скажет.
Она хватает с пола сумку — не замечая выпавших вещей или пренебрегая ими — и быстро идёт прочь. Отец Николай горбится, тяжело опирается на стену, и я чувствую невольную вину за гадкую сцену.
— Сорян, мы…
— Гнев переполняет тебя, Диана, — перебивает отец Николай. — Гне…
— Гнев?! — Диана резко останавливается и поворачивается. Голос её вибрирует. — Да чего ты знаешь о гневе, скотоёбище?