Леонидас проводит рукой по бороде и отворачивается в сторону интерактивной доски. Взгляд у него пустеет, грустнеет, так что мне становится неловко за свои слова. За окнами усиливается дождь, и капли сильнее, чаще долбят по жестяным козырькам. Свет в коридоре тускнеет до неуютной дымки.
— Я не Вероника Игоревна. И в жизни у тебя больше не будет Вероники Игоревны — ни в училище, ни в техникуме, ни в университете, ни на работе. Никто не будет давать «интересные задания». Будет всё одинаково и скучно, как у всех. Это и есть взросление — умение делать скучное через не могу, потому что надо, потому что…
Объявления вновь перетягивают моё внимание. Вероника Игоревна, репетиторы ЕГЭ, шахматный клуб, баскетбольный клуб… и среди них улыбается до ушей розовый единорожек.
«Не держи зла — держи шарик», — гласит надпись под ним. Ниже, где обычно нарезают телефонные номера, разлетаются цветные шарики: сиреневые, лазурные, бирюзовые. Было бы замечательно, если бы какие-то умельцы не подписали свои предметы, которые советуют держать вместо зла: граната, панда и…
Угадаете самый частый вариант?
Я отрываю фиолетовый шарик. Он милый, и его хочется кому-нибудь подарить — не то повеселить, не то извиниться.
Диане?
Валентину?
Брониславе Новосёловой?
Поповой… какое там имя?
— …ртур, — продолжает вещать Леонидас. — Совершенно неприемлемо.
До чего же он надоел. Не стыкуются у меня в голове беседы об учёбе и сальные взгляды на Фомичеву.
— Сколько, вам кажется, Веронике Игоревне?
— Ты вообще слышишь, о чём я говорю?
— Предположите. Как вот про незнакомого человека. Вы его видите и угадываете, сколько лет тому или…
— Мне есть, чем заняться, без глупых угадаек!
Я делаю невинное выражение лица.
— Две цифры.
С минуту мы пристально смотрим друг на друга. Первым отвлекается Леонидас: подёргивает пакетик в чашке, отпивает.
— Тридцать пять.
— А если скажу «сорок один»?
— Что ж… жизнь — боль.
— Выглядеть моложе своих лет — боль?
— Завидовать чужой жизни. У кого-то морщинами и шрамами покрываются тела, у кого-то — души. Не знаю, что хуже. — Леонидас поводит рукой, жестикулируя, и чай выплёскивается на стену. — Чёрт! Можем мы вернуться к твоей учёбе?
Я открываю рот. Пауза растягивается, как жевательная резинка, пока у меня не вырывается:
— Кто вам сказал, что вся эта учёба, ЕГЭ эти, учебники… это нужно?
Леонидас вздёргивает бровь.
— А если, кто сказал, был не прав? — Я шевелю пальцами в воздухе, подбирая пример. — Как Гитлер! Все верили в нацизм, а потом спохватились: «Ой, чё-то мы не то с евреями сотворили».
— Ты сравниваешь гимназию с нацизмом, но носишь причёску «гитлерюгенд». Не видишь противоречия?