— Поставьте ему, чё он заслужил, — прошу я за Валентина. — Мне и так норм.
Это, конечно, вранье. Мне не то что не норм — я злюсь. На свою забывчивость, на принципиальность Долорес Михайловны, на Валентина, наконец, который в кои-то веки сделал китайский и заслуживает большего, чем «бутерброд с сыром».
— Арсеньев, закончили. — Долорес Михайловна расстёгивает-застёгивает молнию, бухает сапог на пол и с блаженным видом надевает. — Следующая команда… Мисерва-Симонова-Шупарская. Быстро-быстро, девочки, чтобы все успели!
Мы с Валентином и бутербродом возвращаемся на места, и пытку продолжает Симонова.
В тревоге я жду конца урока.
Поначалу причина мандража ускользает от меня — ведь командное задание закончилось, и можно расслабиться, — и лишь потом я сознаю, что хочу быстрее попросить прощения у Валентина. Будто мои слова или их скорость играют хоть какую-то роль.
«Да не нужны никому эти жалобные извинения… сделай что-то хорошее», — всплывает в голове напутствие Дианы, но сейчас оно приводит меня в раздражение. Чего хорошего я сделаю для Валентина? Дом ему построю? Сварю им с Олесей романтический ужин?
Ревёт звонок, я механически закидываю вещи в рюкзак и нагоняю Валентина в коридоре.
Мой рот открывается, но вместо извинений из него вываливается бессмыслица о предках Арсеньевых и Гапоненко. Монолог ни о чём.
Мы доходим до лестницы, растопыриваем руки и огибаем жёлтый знак «ВНИМАНИЕ МОКРЫЙ ПОЛ». Всё это время я не затыкаюсь ни на секунду, словно не человек говорит, а прорвало плотину.
Валентин не слушает. Он листает в телефоне косплейные фотки Олеси, и бисеринки пота на его бледном лице поблёскивают в жидкокристаллическом сиянии. Ему жарко? Плохо? Опять выпил накануне? Усилием воли я затыкаюсь и нервно подбираю следующую тему.
Пауза затягивается, под мышками у меня взмокает.
— Ты видел? Я тебе…
— Прости? — Валентин на миг отвлекается и запускает ролик. Судя по убегающим назад рельсам, Олеся снимала наши леса из заднего вагона поезда.
— «Не держите зла…».
Губы Валентина вздрагивают, будто непослушная мысль вырывается из клетки самоконтроля и всплывает на поверхность.
— Сын мой, я не злюсь.
— Это… а? Ну да.
В голове мигом пустеет, как в покинутом доме.
Мы медленно поднимаемся по лестнице, и мимо туда-сюда проталкивается 10 «А».
— У тебя прошла кровь? Порез… — спрашивает Валентин и листает фото дальше.
Не совсем.
— Война — фигня, главное — манёвры.
— А осьминог?
Я невольно застываю.
— В смысле?
— Щупальца, присоски, клюв…
— А, Диана? — Я выжимаю беззаботную улыбку. — Пока друг друга не убили.
Валентин подозрительно прищуривается, будто он не до конца меня понимает. Что ж, и я не всегда себя понимаю — в этом у нас много общего.