Так, по крупицам, Борис вытягивал воспоминания об истоках своего рода. Постепенно на его генеалогическом древе стали вырастать ветви екатерининских времен. Предки оказались обычными русскими крестьянами. Жили, растили детей, трудились с малолетства и до смерти. В лихие времена кто-то бежал на Дон. О дальнейшей судьбе вольных людей информации не сохранилось.
Среди прочего Бориса интересовала война с Наполеоном.
— Спрашиваешь, воевали мы с Бонапартой? — Матвей Платонович, привычным жестом, пригладил свою роскошную бороду. — Да разве крестьянину против наполеонова войска сдюжить? Вот когда супостат отступал, батюшка мой, царствие ему небесное, немного пошуровал. Что было, то было. Да только не любил он об том вспоминать.
Матвей Платонович рассказывал, а Борис вспоминал, как записывал воспоминания его тети Маши о днях оккупации. В этих краях немец простоял недолго, всего два месяца. Дед Иван с приближением фашистов погнал колхозное стадо в Иваново, а вернулся только к маю. В его доме, самом большом в деревне обосновался немецкий штаб, вот и пришлось двенадцатилетней девчушке ежедневно таскать из колодца по двадцать восемь ведер воды.
Глава 3
Вновь Питер и вновь советник Соколов
20 окт. — 25 окт 1905.
Обратный путь выдался по-настоящему осенним. Порывистый ветер швырял в лицо мокрые листья вперемежку с каплями дождя, зато отдохнувшая лошадка бежала резво. Размышления о предках постепенно сменились воспоминанием о последнем разговоре с Димоном.
— Давно хотел тебя спросить, кто такой Горбачев?
— Дурак!
В тот момент определение вырвалось резко и неожиданно для самого Бориса, с оттенком презрения.
Когда для анализа не хватает фактов, предмет интереса временно забывается, но в определенный момент, чертиком из табакерки, подсознание выдает резюме. Не факт, что оно однозначно верное, но, в принципе, доверять ему можно.
При «коронации» Михаила Сергеевича, Федотову было двадцать пять лет, меньше чем сейчас Звереву. К политическим баталиям он тогда относился более чем прохладно. Интерес появился ближе к кульминации системного кризиса Союза, но и тогда сказать, что Борис горел политикой, было бы большим преувеличением. Между тем штришков к портрету личности Горбачева накопилось изрядно. Так отчего бы не обобщить, тем более, что Димону был обещан ответ.
Припомнился, брызжущий энергией и уверенностью, взгляд новоиспеченного генсека. Казалось, сейчас он сотворит нечто глобальное, и всё проснутся в шоколаде. Для одних шоколад представлялся изобилием колбасы. Другим виделось пробуждение, пребывающего в летаргии, гиганта. Гигант должен был расправить плечи. Матюгнувшись, встряхнуться и, поплевав на руки, наконец-то начать пахать на пределе своих сил. Что характерно, людей, желающих «пахать» было до четверти от всего трудоспособного населения.