Заросшая соснами и ровная как стол вершина холма была изрезана пересохшими руслами ручьев. За каждым деревом мне мерещились заблудшие овцы, и, хотя я отчетливо слышал звон колокольчиков, сами они словно испарились.
Внезапно краем глаза я заметил слева от себя какое-то быстрое движение и поначалу решил, что, должно быть, одна из собак наконец-то решила прийти мне на помощь.
Но присмотревшись, я понял, что это был койот. Навострив уши и слегка приоткрыв пасть, он, как самонаводящаяся ракета, стремительно скользил над поверхностью земли.
Я сразу представил себе обглоданные останки зарезанных койотом овец, и от этой мысли у меня засосало под ложечкой.
Я начал бегать по кругу и звать собак, хотя и не знал их клички. Затем я решил вернуться к оставленным внизу овцам, но, как и следовало ожидать, они за это время тоже успели исчезнуть. Все это напоминало дурацкий розыгрыш. Высунув язык, я в панике бегал туда-сюда, совершенно не понимая, что делать дальше.
Слово «паника» происходит от имени озорного козлоногого бога Пана, который своими истошными криками наводил ужас на пастухов и их скот. Только там, в Аризоне, я понял, что такое настоящая паника – это ослепительная вспышка, которая полностью заполняет ваш мозг и побуждает к совершению необдуманных поступков. Я взбежал на вершину холма и никого там, разумеется, не нашел. Потом так же безрезультатно снова спустился в долину и, потеряв всякую надежду, не придумал ничего лучшего, кроме как снова подняться на холм.
К десяти утра я умудрился потерять всех овец.
* * *
Думаю, неслучайно воспетый Феокритом, Мильтоном, Гёте, Блейком и Леопарди идиллический образ счастливого и беззаботного пастуха начал быстро разрушаться, стоило ему перенестись на бескрайние просторы Америки. В 1869 году Джон Мьюр, называвший себя «поэто-бродяго-геолого-ботаником, орнито-простаком и т. д.» все лето провел в компании ковбоев в Сьерра-Неваде. Он часто оставлял своих овец на попечении других пастухов, а сам бродил по округе и рисовал покрытые снегом вершины и сосны. Мьюр ненавидел овец (он называл их «саранчой с копытами») и безо всякого уважения относился к пастухам, которых считал грубыми, умственно отсталыми и психически неуравновешенными людьми. «Неделями, а то и месяцами, не видя ни единой живой души, – утверждал он, – пастух в конце концов оказывается на грани безумия, а то и вовсе сходит с ума». Арчер Гилфиллан, пастух с двадцатилетним стажем, с ним полностью согласен. «Учитывая всё, с чем сталкивается пастух по работе, удивление вызывает не тот факт, что некоторые из них сходят с ума, а то, что хоть кому-то из них удается сохранить рассудок».