И вот сейчас он жалко потянул носом и хрипло сообщил, продолжая свой рассказ:
— Я понравился одному из них. Говорит, что я сильный и выносливый… Хорошим слугой буду, если меня держать в строгости: регулярно сечь… стерилизовать и сделать немым… Я… Я не хочу так жить! Я так старался стать достойным её уважения! Я даже овладел мечом! Я… — его глаза наполнились слезами, когда вкрадчиво заглянул дикому в лицо и жалобно взмолился: — Ты же родился среди стайных! Ты же умеешь убивать, наверное! Убей меня, пожалуйста! Я не могу… Не хочу так! Пожалуйста! Я… Я уже практически сломался… Я так их боюсь! Так боюсь! Я… Я не хочу жить так!..
— Я не умею, — будто онемевшими губами пролепетал в ответ жестокую правду его собеседник. Джаушу всхлипнул и уставился в заросли. Покосился на тряпку у себя на левой кисти. Вновь посмотрел в темноту чащи и едва различимо произнёс свои выводы:
— Если догонят, то снова будет больно… Но я должен попытаться! Должен! Для неё! Может, ведь, что и убьют? Правда же?
И он побежал. Зная, что не умеет ориентироваться, что совершенно беспомощен против клинков, что вымотан почти до бессознательного состояния, ведь спина располосована практически до мяса… Колючие ветки впивались в кожу, но он всё рвался, пока совсем не увяз в густом кустарнике. Хозяин нагнал и повалил очередной парой ударов. Из горла вырвался полный отчаяния крик, сменившийся болезненным воем.
Ночью не смог дойти пары шагов, споткнулся и упал рядом с местом, где валялись остальные двое пленников со связанными ногами. Сумел успеть подставить здоровую руку, тяжело сел на колени и залился громким истеричным смехом, прерывающимся рыданием. В его облике не осталось и тени разума. Фермерский смотрел на свою теперь совершенно лишённую мизинца левую руку и хохотал громко и страшно. Так устал, что мысли начисто погибли в его голове. Зато хозяин остался вполне доволен службой нового раба, уже согласного выносить любые унижения ради прекращения побоев. Больше сил на сопротивление не осталось. Равно как и надежды. Ведь тот единственный, кто мог бы выдать Убежище, погиб. А они… Стоит ли рисковать жизнью бойцов ради спасения тех, кто в любом случае рождён был умереть от григстанской руки? Чудом остававшийся всё ещё целым крестьянин обречённо наблюдает, как постепенно гаснет от груза страданий ум его товарища по несчастью. Лежавший рядом с ним третий спутник подозрительно тих уже, но проверить у него наличие жизни не хватает смелости.
И тут раб умолк, осознав: смотрит в бледное лицо Осилзского, полное сострадания. Там, при поединке в Сальвале, выяснилось — гордый и сильный лидер тоже рождён на фермах! Почему-то от этого знания слёзы сразу же высохли. В полумгле мучители не заметили, как, нарушив приказ Ланакэна, от царящей под деревьями тьмы отделилась стремительная фигура и торопливо накинула на израненные плечи человеческого слуги плащ. Джаушу встал, недоверчиво коснулся щёк Тални, нежно погладил его по груди и неожиданно упал ему в ноги, страстно целуя обувь в сумасшедшем порыве восторга. Кама оторопел, не имея возможности отпрянуть, ибо несчастный держит изо всех сил, на какие ещё способен. Наконец остановившись, избитый паренёк протянул ладонь и тихо принялся канючить: