Не думай, Лебовский. Просто делай.
Я схватил нож и быстро всадил его своему двойнику под правую лопатку.
Он дернулся. Замер. И обмяк.
Раздался удар гонга.
Ну а теперь что?
Я встал и перевернул его тело лицом вверх. Лица у него больше не было. На арене передо мной лежала тряпичная кукла, одетая в костюм, как две капли воды похожий на мой.
Интересно, как это выглядело для зрителей этого боя?
Лебовский дрался с Лебовским.
Победил Лебовский.
Круто.
Пустые трибуны взорвались возмущенными криками. Кажется, моей победе не сильно радуются.
Талтуга вновь хлопнула в ладоши, волосы ее снова окружили голову черным нимбом. Человек в шляпе склонился к уху Матонина и что-то ему прошептал. Пламя факела на миг осветило его лицо. Что это? Еще один доппельгангер?!
Нет, все-таки показалось… Совсем не похож, просто сложение и тип лица близкие. Но кто это? Я его не видел раньше…
Мир замерцал, как зеркало, когда Забава Ильинична осыпала его порошком. Над человеком в шляпе на миг появилась тень старика и зыркнула на меня злобным синим глазом.
Я сделал шаг вперед и…
Проснулся.
Не удержав равновесие и обрушился со скамейки на пол. Чадная свеча почти догорела, и Забава Ильинична как раз поджигала от ее пламени новую. Коряво слепленную, сероватую. Фитиль потрескивал, чадил и разбрасывал искры.
— Ну вот видишь, справился, — сказала старуха. — А ты боялся!
— Я бы боялся больше, если бы точно знал, что меня ждет, — пробурчал я, поднимаясь на ноги.
— Шрам теперь только останется навсегда, но тут уж ничего не поделаешь, такова цена… — узловатые пальцы старухи коснулись моей левой руки. Рукав пиджака был промокшим от крови, но целым.
— Забава Ильинична, а вот тот человек, которого я там видел… — начал я.
— Ничего не скажу, как хочешь, так и понимай, — старуха скрестила руки на груди и поджала губы.
— Но это вообще что-то реальное? Или просто какой-то образ внутри моего подсознания? Типа, антураж, который мне кажется наиболее логичным для единоборства, плюс парочка ярких воспоминаний… — Я почесал затылок.
— Как хочешь, так и понимай, — снова повторила бабка. — И ступай уже, поздно, мне спать давно пора.
— А сколько я вам должен, Забава Ильинична? — спросил я, потянувшись к карману, куда предусмотрительно сунул пару сотен соболей.
— Пятьдесят соболе сеанс, — сказала она. — Положи на стол и проваливай.
Ну что ж, проваливать так проваливать. Я положил купюры на стол и вышел в густой мрак Уржатки. Ни одна из бочек уже не горела, из уличного освещения — только отблески луны над стеной. Так даже лучше. По темноте мне не впервой пробираться, да и меньше людей увидит мое лицо.