– Скучаете по вашим ученым занятиям? – спрашивает он. – Наверняка ваша жизнь пошла кувырком, после того как король призвал вас на дипломатическую службу и отправил болтаться по бурным морям.
– В Бискайском заливе, на обратном пути из Испании, корабль дал течь. Я исповедовал матросов.
– Представляю, чего вы наслушались, – смеется он. – И как они старались перекричать шторм.
После рискованного путешествия Кранмер, хотя король остался доволен его миссией, мог бы вернуться к своим штудиям, если бы, случайно встретив Гардинера, не обронил, что стоит привлечь к королевскому процессу европейские университеты. Правоведы-каноники оказались бессильны; возможно, пришло время богословов. Почему бы нет, сказал король, приведите ко мне доктора Кранмера и поручите ему заняться моим разводом. Ватикан соглашается, впрочем с оговоркой, весьма забавной для папы, носящего фамилию Медичи: денег богословам не предлагать.
Идея Кранмера кажется ему пустой затеей, но он вспоминает об Анне Болейн, о том, что сказала ее сестра: время идет, и Анна не молодеет.
– Допустим, вы соберете сотню ученых из десятка университетов и некоторые заявят, что король прав…
– Большинство…
– Добавьте еще две сотни – и что с того? Климента не убедить, на него можно лишь надавить. И я не о моральном давлении говорю.
– Но мы должны убедить в правоте короля не только Климента! Всю Европу, всех христиан.
– Боюсь, вам не убедить христианок.
Кранмер опускает глаза:
– Я даже жену никогда не мог ни в чем убедить. И не пытался. – Молчание. – Мы оба вдовцы, мастер Кромвель, и, если нам предстоит трудиться вместе, не хотелось бы, чтобы вы строили догадки относительно моего брака или, хуже того, прислушивались к пересудам.
Вокруг них сгущается полумрак, и голос рассказчика то сбивается на шепот, то заикается, петляет в темноте. За пределами комнаты дом живет обычной вечерней жизнью: со стуком и скрежетом сдвигают столы, откуда-то доносятся приглушенные возгласы и крики. Но он их не замечает, вслушиваясь в рассказ Кранмера.
Джоан, сирота, прислуживала в доме его знакомых. Ни приданого, ни единой родной души. Он ее пожалел. Шепот в обитой деревянными панелями комнате вызывает болотных духов, тревожит мертвых в их могилах: кембриджские сумерки, сырость ползет от низин и топей, лучина горит в пустой подметенной комнате, где они сошлись. Мне оставалось только жениться, говорит доктор Кранмер, да и как мужчине без жены? Из университета пришлось уйти: семейным там не место. Джоан тоже оставила дом, где служила, и, не зная, куда ее пристроить, Кранмер поселил жену в «Дельфине» – заведении, не чужом для него, кое-какие связи, – рассказчик опускает глаза – да что скрывать, таверну содержат его родные.