Он усмехается:
– Ты уверен, что хочешь зваться Кристофом? Сейчас ты еще можешь сменить имя, потом будет поздно.
– Вы поняли меня, мсье.
Иисусе, еще бы. Ты мог быть моим сыном. Он пристально вглядывается в мальчишку: нет, он не из тех юных разбойников, о которых говорил кардинал, оставленных им по берегам Темзы и, весьма вероятно, у иных рек, иных широт. Глаза Кристофа сияют незамутненной голубизной.
– Тебя не пугает путешествие по морю? – спрашивает он. – В моем доме многие говорят по-французски. Скоро ты станешь одним из нас.
Теперь, в Остин-фрайарз, Кристоф донимает его расспросами.
– Эти маги, что у них было? Карта зарытых сокровищ? Наставление по сборке, – мальчишка машет руками, – летающей машины? Машины, которая умеет faire[79]взрывы, или боевого дракона, изрыгающего пламя?
– Ты слыхал о Цицероне? – спрашивает он.
– Нет, но хотел бы. Раньше я и про епископа Гардинера не слыхал. On dit, вы отняли его клубничные грядки и отдали их королевской любовнице, и теперь он… – Кристоф замолкает, снова машет руками, изображая боевого дракона, – не даст вам покоя в этой жизни.
– И в следующей. Я его знаю.
Гардинер еще легко отделался. Он хочет сказать, она больше не любовница, но тайна – хотя совсем скоро о ней узнают все – принадлежит не ему.
Двадцать пятое января 1533 года, рассвет, часовня в Уайтхолле, служит его друг Роуланд Ли, Анна и Генрих венчаются, скрепляя обещание, данное в Кале. Никаких пышных церемоний, горстка свидетелей, молодые почти бессловесны, даже обязательное «да» приходится вытягивать из них чуть ли не силой. Генри Норрис бледен и печален: ну не жестокость ли заставлять его дважды смотреть, как Анну отдают другому?
Камергер Уильям Брертон выступает свидетелем.
– Так вы здесь или где-нибудь еще? – спрашивает он. – Вы утверждали, что умеете находиться в двух местах сразу, точно святой угодник.
Брертон злобно щурится.
– Вы писали в Честер.
– По делам короля, и что с того?
Они переговариваются вполголоса – в эту минуту Роуланд соединяет руки жениха и невесты.
– Предупреждаю еще раз, держитесь подальше от моих семейных дел. Иначе наживете неприятности, о которых и не помышляете, мастер Кромвель.
Анну сопровождает единственная дама – ее сестра. Когда они удаляются – король тянет жену за собой, новобрачных ждет арфа, – Мария оборачивается, широко улыбается ему и разводит на дюйм большой и указательный пальцы.
Она всегда говорила: я узнаю первой. Именно я буду расставлять ей корсаж.
Он вежливо отзывает Брертона и говорит: вы пожалеете о том, что мне угрожали.
Затем возвращается к себе в Вестминстер. Интересно, король уже знает? Вряд ли.