– Только в июне. Но соколы летом линяют. Я выпускаю своих не раньше августа, так что nil desperandum[82], мсье, милости прошу.
– Вы не отложите коронацию?
Вот так всегда: легкая болтовня в устах посла – лишь прелюдия к серьезному разговору.
– Заключая соглашение, мой господин не ожидал, что Генрих станет выставлять напоказ свою якобы жену и ее громадный живот. Ему следовало вести себя осмотрительнее.
Он качает головой. Никаких проволочек. Генрих утверждает, что его поддерживают епископы, лорды, судебная власть, парламент и народ; коронация Анны – случай это доказать.
– Зря вы тревожитесь, – говорит он послу. – Завтра мы принимаем папского нунция. Вот увидите, мой господин с ним поладит.
Сверху, со стены, раздается голос Генриха:
– Поднимайтесь, сэр, посмотрите на мою реку сверху.
– И вас удивляет, отчего меня трясет? – выпаливает француз. – Отчего я трепещу перед ним? Моя река. Мой город. Мое спасение, скроенное для меня. Сшитый по моей мерке английский Бог.
Посол тихо чертыхается и начинает подъем.
Когда папский нунций прибывает в Гринвич, Генрих берет его под руку и проникновенно жалуется на нечестивых советников. Рассказывает, как мечтает о скорейшем примирении с папой Климентом.
Можно наблюдать за королем каждый день в течение десятилетий и всегда видеть разное. Выбери себе государя: он не устает восхищаться Генрихом. Порой король несчастен, порой слаб, то ведет себя как дитя, то – как мудрый правитель. Бывает, оценивает свою работу придирчиво, как художник, бывает – сам не видит, что делает. Не родись Генрих королем, стал бы странствующим лицедеем, верховодил бы в труппе бродячих комедиантов.
По приказу Анны он приводит ко двору племянника, берет с собой и Грегори. Рейфа король уже знает: тот всегда рядом.
Генрих долго и пристально вглядывается в Ричарда:
– Да-да, что-то есть, определенно что-то есть.
С его точки зрения, в лице Ричарда нет ничего тюдоровского, но король явно не прочь заполучить еще одного родственника.
– Ваш дед, лучник ап Эван, был славным слугой моему отцу. Вы отлично сложены. Я хотел бы увидеть вас на турнире в цветах Тюдоров.
Ричард кланяется. Король, образец учтивости, поворачивается к Грегори:
– И вы, мастер Грегори, тоже весьма приятный юноша.
Когда король отходит, лицо Грегори расцветает детской радостью. Юноша вцепляется в свой рукав – там, где Генрих его коснулся, – словно вбирая пальцами королевскую милость.
– Какой он необыкновенный, какой величественный! Кто бы мог подумать! И сам со мной заговорил! – Грегори оборачивается к отцу. – Везет тебе, можешь разговаривать с ним хоть каждый день.