Ричард бросает на двоюродного брата косой взгляд. Грегори бьет Ричарда по руке:
– Пусть твой дед был лучник, а вот знал бы король, что твой отец был вот такого росточка! – Грегори большим и указательным пальцем показывает рост Моргана Уильямса. – А вот я давным-давно занимаюсь на арене. Скачу на сарацина, пронзаю копьем черное сарацинское сердце!
– То ли еще будет, дурачок, – спокойно замечает Ричард, – когда вместо деревянного магометанина перед тобой окажется живой рыцарь! Да и стоит такая забава недешево: турнирные доспехи, конюшня…
– Все это мы можем себе позволить, – говорит он. – Прошли времена, когда мы топали по-солдатски, на своих двоих.
После ужина он просит Ричарда зайти. Возможно, зря он излагает замысел Анны как деловое предложение.
– Особо не надейся. Мы еще не получили королевского согласия.
– Но она же меня совсем не знает! – говорит Ричард.
Это не довод; он ждет серьезных возражений.
– Я не стану тебя неволить.
Ричард поднимает глаза:
– Точно?
Скажи, когда, когда это я кого-нибудь неволил, начинает он. Ричард перебивает:
– Согласен, сэр, никогда, вы умеете убеждать, однако сила вашего убеждения такова, что иной предпочел бы хорошую взбучку.
– Я понимаю, леди Кэри старше тебя, но она очень красива – пожалуй, самая красивая женщина при дворе. И она вовсе не так ветрена, как утверждают некоторые, и в ней нет ни капли злобы, как в ее сестре.
А ведь она и вправду была мне хорошим другом, думает он.
– Вместо того чтобы остаться непризнанным кузеном короля, ты станешь его свояком. Для всех нас выгода очевидна.
– Скажем, титул. Для меня и для вас. Отличные партии для Алисы и Джо. А Грегори? Грегори достанется по меньшей мере графиня.
Ричард говорит ровным голосом. Убеждает себя, что брак того стоит? Трудно сказать. Для него сердца многих, пожалуй большинства, людей – открытая книга, но порой читать в сердцах дальних куда проще, чем заглянуть в душу близким.
– Томас Болейн станет моим тестем, а Норфолк – настоящим дядюшкой.
– Вообрази его физиономию!
– О, ради такого зрелища можно пройти по горячим углям босиком.
– Тебе решать. Никому не говори.
Ричард кивает и, не сказав больше ни слова, выходит. Однако «никому не говори» для него означает «никому, кроме Рейфа», потому что спустя десять минут заходит Рейф и становится перед ним, высоко подняв брови. Лицо напряженное, как у всех рыжеволосых, вздумавших пошевелить почти невидимыми бровями.
– Не рассказывай Ричарду, что Мария Болейн когда-то предлагала себя мне, – говорит он. – Между нами ничего нет. Тут тебе не Вулфхолл, если ты об этом.