– Когда-нибудь мы закатим для нее великолепную свадьбу.
– Никому-то она не нужна. Даже собственной матери.
– Ваше величество еще молоды, – говорит Кранмер. – Королева сильна и здорова, а род ее славен своей плодовитостью. У вас еще будут дети. Возможно, Господь уготовил для принцессы великую судьбу.
– Дорогой друг, а ведь вы правы, – нерешительно произносит Генрих и оглядывается, словно ища опоры, дружеского послания от Господа, начертанного на стене, хотя известны лишь прецеденты противоположного свойства.
Король глубоко вздыхает, встает и отряхивает рукава. Улыбается, и можно поймать – словно птицу в полете – миг, когда одной лишь силой воли из жалкого страдальца Генрих превращается в надежду нации.
– Словно воскрешение Лазаря, – шепчет он Кранмеру.
Скоро Генрих вышагивает по Гринвичскому дворцу, следя за приготовлениями к празднованию. Мы еще молоды, говорит король, в следующий раз обязательно будет мальчик. Когда-нибудь мы закатим для нее великолепную свадьбу. Поверьте мне, Господь уготовил для принцессы великую судьбу.
Лица Болейнов светлеют. Воскресенье, четыре пополудни. Он поддразнивает самонадеянных клерков, которым теперь предстоит втискивать несколько лишних букв, затем рассчитывает, во сколько обойдется содержание двора юной принцессы. Он предлагает взять Гертруду, леди Эксетер, в крестные матери. Вольно ей являться лишь блаженной, в видениях! Пусть предстанет перед всем двором у купели, с натужной улыбкой держа на руках Аннину дочь.
Блаженная, которую перевезли в Лондон, живет уединенно. Постель мягка, а голоса – голоса женщин из дома Кромвеля – не тревожат ее молитв; ключ в смазанном замке поворачивается с хрустом ломаемой птичьей косточки.
– Она ест? – спрашивает он Мерси.
За двоих. Как ты, Томас, хотя нет, пожалуй, тебе она уступает.
– А как же ее намерение питаться одними облатками?
– Они ведь не видят, как она обедает. Священники и монахи, сбившие ее с пути.
Без пригляда монахиня ведет себя как обычная женщина, не отвергающая телесных нужд; как любое существо, стремящееся выжить, но, кажется, уже поздно. Ему по душе, что Мерси не причитает, ах, бедная безобидная овечка. То, что пророчица не безобидна, становится ясно, как только ее доставляют в Ламбетский дворец для допроса. Казалось бы, деревенская девочка должна оробеть при виде внушительного лорд-канцлера Одли с его сверкающей цепью. Добавьте архиепископа Кентерберийского, и монашка затрепещет. Ничуть не бывало. Блаженная разговаривает с Кранмером снисходительно, будто тот ничего не смыслит в религиозной жизни. Когда архиепископ спрашивает: «Откуда вы это знаете?» – она сочувственно улыбается: «Мне ангел сказал».