– Потому что это правда, – ответил Камиль. – Надолго он там не задержится, только не Жорж. А вы пока заприте двери.
Пьяный гренадер ткнул его под ребро:
– Женка твоя?
Камиль отступил назад и изумленно воззрился на гренадера. В это мгновение в голове у него словно что-то громко щелкнуло. Им пришлось прислонить его к стене и влить ему в рот коньяк, и вскоре он уже ничего не соображал.
Следующая ночь на улицах: пять утра, набат, грохот пушек.
– Теперь-то все и начнется, – сказала Анна Теруань.
Она стянула ленту с волос и сунула ему в петлицу. Красный и синий.
– Красный – это кровь, – сказала она. – Синий – небеса.
Цвета Парижа: небесно-кровавые.
В шесть утра они были в казармах Дома инвалидов, пытались раздобыть оружие. Кто-то аккуратно развернул Камиля и показал туда, где на Марсовом поле рассветные лучи сверкали на примкнутых штыках.
– Они не двинутся с места, – сказал кто-то. И они не двинулись.
Камиль слышал собственный голос, который успокаивал и вразумлял, пока он смотрел в жерла пушек, а рядом стояли солдаты с запаленными фитилями. Он не испытывал страха. После того как переговоры завершились ничем, все с криками бросились вперед. Это назовут штурмом Дома инвалидов. Впервые Камиль испугался. Когда все было кончено, он прислонился к стене, и девушка с каштановыми волосами вложила штык ему в руку. Он приставил острие к ладони и спросил, просто из любопытства:
– Это трудно?
– Легко, – ответил пьяный гренадер. – Знаешь, а я тебя вспомнил. Года два назад у Дворца Сите были волнения. Хороший выдался денек. Я вроде как толкнул тебя на землю и пнул в ребра. Прости, я человек служивый. Гляжу, вроде я не сильно тебя помял.
Камиль пристально всматривался в солдата. Он был в крови, одежда вымокла, волосы свалялись, гренадер ухмылялся сквозь запекшуюся кровь. На глазах у Камиля солдат крутанулся на пятках и проделал несколько танцевальных па, вскинув алые руки.
– Теперь Бастилия, а? – пропел он. – На Бастилию, на Бастилию!
Де Лоне, комендант Бастилии, был штатским и вышел сдаваться в сером сюртуке. Вскоре после этого он попытался проткнуть себя шпагой, которую прятал в трости, но ему помешали.
Толпа напирала на де Лоне, вопя: «Смерть ему!» Французские гвардейцы пытались заслонить его своими телами. Однако у церкви Святого Людовика толпа оттеснила их и принялась оплевывать, пинать и охаживать коменданта дубинками. Когда гвардейцы отбили его, по лицу де Лоне текла кровь, волосы были выдраны клочьями, и он с трудом передвигал ноги.
У Отель-де-Виль шествие приостановилось. Возник спор между теми, кто требовал сначала судить де Лоне, а после повесить, и теми, кто требовал немедленной расправы. Помятый и охваченный ужасом, де Лоне раскинул руки, его подпирали с обеих сторон, и некому было вытереть кровь, которая заливала глаза. Он лягнул кого-то, и удар пришелся в пах некоему Десно, безработному повару, который завопил и рухнул на колени, обхватив себя руками.