– Они подходят с разных сторон, – доложил адъютант Лафайету. – Со стороны Пале-Рояля и Сент-Антуанского предместья.
– Знаю, – сказал генерал. – Я слышу обоими ушами. Сколько их?
Никто не мог сосчитать. У генерала не хватало солдат. Лафайет неприязненно взирал на Фулона. Если бы городские власти хотели его защитить, заботились бы о нем сами. Он посмотрел на адъютанта, пожал плечами.
Толпа забрасывала Фулона сеном, пук сена привязали ему на спину, заталкивали сено в рот.
– Ешь, сено вкусное! – убеждали его люди.
Фулон давился жесткими стеблями, пока его тащили вдоль Гревской площади, туда, где на железный столб накинули веревку. Спустя несколько секунд старик болтался там, где в сумерках будет качаться большой фонарь. Затем веревка оборвалась, и Фулон рухнул на толпу. Изувеченного и избитого ногами, его снова вздернули. И снова веревка оборвалась. Руки толпы поддерживали Фулона, чтобы по случайности его не добить. И в третий раз петлю накинули на ставшую багровой шею. На этот раз веревка выдержала. Когда мертвого (или полумертвого) Фулона вынули из петли, толпа отрезала ему голову и насадила ее на пику.
В то же самое время зять Фулона Бертье, парижский интендант, был арестован в Компьени и с остекленевшими от ужаса глазами доставлен в Отель-де-Виль. Его втащили внутрь, пока толпа осыпала его засохшими корками черного хлеба. Вскоре его вытащили наружу, чтобы отправить в тюрьму Аббатства. Затем он был умерщвлен – вероятно, задушен или застрелен из ружья, какая разница? А может, Бертье был еще жив, когда ему отрезали голову, которую тоже насадили на пику. Когда две процессии встретились, пики наклонили, соединив головы носами. «Поцелуй папашу!» – орала толпа. Грудь Бертье рассекли, вынули сердце, накололи на шпагу, пронесли в мэрию и бросили на стол Байи. Мэр едва не лишился чувств. Позже сердце отнесли в Пале-Рояль. Кровь выдавили в стакан, и люди пили ее, распевая:
«Гулять так с сердцем, гулять так с душой».
Известия о расправах вызвали оцепенение в Версале, где Национальное собрание было поглощено дебатами о правах человека. Потрясение, ярость, протест: где было ополчение? Никто не сомневался, что Фулон с зятем спекулировали пшеницей, однако депутаты, перемещаясь между залом Малых забав и своими апартаментами, где было вдосталь съестных припасов, были далеки от народных нужд. Возмущенный их лицемерием, Барнав вопрошал: «Так ли чиста была пролитая кровь?» Пылая праведным гневом, коллеги освистали его, записав Барнава в опасные смутьяны. Дебаты продолжатся; депутатам не терпелось составить «Декларацию прав человека». Некоторые из них ворчали, что сперва надо принять конституцию, ибо права подчиняются законам, но юриспруденция скучна, в то время как свобода пьянит.