– Не знаю, сбудутся ли все ожидания, но все может быть… Помимо моих мальчишек и танков, туда выдвинулся батальон иностранных волонтеров. Впечатление такое, что решено зажарить все мясо разом.
– Все будет хорошо.
Капитан вставляет обойму в рукоять, ладонью вгоняет на место. Потом кладет пистолет в кобуру.
– Надеюсь, что будет. – Глядя на женщин, он подносит пальцы к козырьку. – Ну, мне пора. Салют и Республика, красавицы.
Знойное марево так плотно, что валуны вокруг скита слепят глаза, словно покрыты снегом, а миндаль и оливы, широко разросшиеся на террасах, расплываются в пыльной дымке.
Уже сорок две минуты не звучат выстрелы.
Сантьяго Пардейро, стоя в рост на бруствере одного из передовых окопов, смотрит в бинокль, как справа возвращаются в расположение его легионеры во главе с капралом Лонжином. Собрав предварительно все фляги, имевшиеся в наличии, они наполнили их водой из ручья у подножия террасы, метров на двести ниже. Идут не торопясь – точно так же, как человек пять-шесть республиканцев, которые удаляются в другую сторону, направляясь к своим позициям. Это – третий и последний рейс тех и других.
Выбирать было не из чего, думает лейтенант. Если что, начальство его поймет. Нехватка воды – сущая пытка для защитников скита, но не меньшая и для тех, кто атакует его из оливковой рощи, слишком далеко они забрались от городка. Единственный водоем, расположенный на ничейной земле, очень дорого обходился и тем и другим. И потому однажды утром, воспользовавшись затишьем, прокричали предложение – прекратить огонь, пока солдаты ходят за водой. Оно исходило от легионеров, и красные, истомленные жаждой ничуть не меньше, приняли его. Договорились, что в течение часа по шесть человек с каждой стороны, собрав все фляги, сколько их ни есть, сделают по три ходки туда и обратно, больше не успеют. Так все и было, и так будет продолжаться еще пятнадцать минут.
Пардейро не тратил это время даром – приказал углубить траншеи, нарастить брустверы и устроил смотр своему воинству. Тридцать восемь человек еще в строю, семнадцать раненых лежат в самом скиту, а на пустырь за ним, превращенный в кладбище под открытым небом, оттащили и свалили как попало четырнадцать распухших, почерневших трупов, над которыми вьются рои мух. У оставшихся в живых со вчерашнего дня крошки во рту не было, потому что последние банки сардин еще сутки назад вскрыли штыками, содержимое съели, а маслом смазали оружие. Патронов, к счастью, еще достаточно, ну а главная проблема – отсутствие воды – сейчас решается.
Лейтенант, наведя бинокль влево, рассматривает красных, а те на открытом месте – на двух террасах, начинающихся от оливковой рощи, уносят своих убитых под миндальные деревья с запыленными ветвями, с которых пули и взрывы стрясли всю листву. Что же, с толком используют затишье, думает Пардейро. Марксисты они или нет, но дрались отважно, умирали достойно. И потому он приказал своим людям не беспокоить их. А сейчас удовлетворенно отмечает, что республиканцев перебито много. Среди тех, кто убирает трупы, он замечает двоих, которые пользуются этим предлогом, чтобы поближе рассмотреть позиции легионеров. Похоже, это офицеры, и Пардейро видит в бинокль, что один из них, в свою очередь, глядит на него. Почти машинально, не отводя от глаз окуляры, лейтенант подносит ладонь к козырьку, а миг спустя красный вскидывает к виску сжатый кулак, тоже отдавая честь.