Возвращаются из последнего рейса шестеро его людей. Задыхаясь от ходьбы по солнцепеку, легионеры одолевают последние метры до траншеи. Они без винтовок, и каждый сгибается под тяжестью десятка еще влажных фляг. Впереди идет капрал Лонжин в пилотке, лихо сдвинутой набекрень, бакенбарды его промокли от пота.
– Прибыли, господин лейтенант. Без происшествий.
– Как тебе красные?
– Да для своего положения – ничего… Мы, правда, особо в разговоры не вступали. Так, перекинулись словцом-другим… Судя по всему, мы их взгрели как следует.
– Как выглядят? Как настроены?
– Ну-у, сообразно обстоятельствам. Но ребята крепкие.
– Коммунисты?
– Думаю, да. Двое – в красных косынках на шее… И видно, что не маменькины сынки, тертые матерые мужики вроде нас. Увидишь их вблизи – понятно делается, почему они перли на нас в открытую, не прячась.
Пардейро смотрит на часы:
– Сейчас, думаю, опять попрут.
– Они об этом не говорили, но похоже, что так. На нас смотрели с любопытством… недобрым таким… Словно хотели сказать: погодите, еще потолкуем с вами. Только один спросил, все ли у нас тут легионеры.
– И что же ты ответил?
– Что нас целая бандера[43] и, если снова сунутся, мы их в муку смелем… А он мне на это – молоть будешь мамашу свою, потаскуху. А я ему – ладно, мол, понял тебя, договорились… А кто полезет опять, того отправим с папашей повидаться.
Пардейро улыбается:
– Славно потолковали, я смотрю.
– Точно так, господин лейтенант. Душевно поговорили.
– Фляги отдайте Владимиру, скажите, чтоб распределил воду. Всем, включая раненых, – по глотку, не больше. Неизвестно, сколько на этот раз продержимся.
– Слушаюсь.
Капрал удаляется вместе с остальными. Пардейро в последний раз оглядывает республиканцев, которые начинают отходить в оливковую рощу, потом выпускает из рук бинокль, оставив его качаться на ремешке, и снова смотрит на часы. Перемирие окончится через семь минут; он подходит к своим легионерам – они стоят в траншее или на брустверах, чистят оружие, а те немногие, у кого еще есть табак, покуривают.
– Попили чайку с печеньем. Ныряйте в норку.
Солдаты не спеша подчиняются, бросая прощальные взгляды на рощу, где меж стволов исчезают последние республиканцы. Солнце стоит в зените и печет все сильней, и пыльный воздух подрагивает от зноя.
Они снова готовы убивать и умирать, думает Пардейро. Вздохнув про себя – ничего, мол, не поделаешь, – он оглядывается по сторонам и спрыгивает с бруствера.
– Турута.
– Слушаю, господин лейтенант.
– Не думаю, что они полезут прямо сейчас, но все может быть… Ты готов сыграть нам что-нибудь мелодичное?