– Да ты посмотри на них, – говорит баск. – Это же наши. Что ни свалится – все выдержат. Они почище тех, кто был у мыса Мачичако[45].
Они шагают к ротному КП – траншее, соединяющей две соседние могилы с небольшим фамильным склепом, увенчанным фигурой ангела, у которого крылья изуродованы пулями. Внутри – разнообразное снаряжение, ящики с боеприпасами, полевой телефон.
– Если выйдет из строя – шли связных. Я должен знать все, что тут происходит.
– Не беспокойся. – Роке ставит бутылку на ящик с патронами. – А вот если туго придется, могу я рассчитывать на подкрепление?
– Из тех, кто на высоте, никого не сниму, буду держать в резерве. Может, из городка пришлют, но не гарантирую.
– Ясно…
– Надо будет – поддержу тебя минометным огнем, но – недолго. Понял?
– Понял.
– Надо экономить.
Они переглядываются, понимая друг друга без слов. Раздается зуммер полевого телефона. Роке снимает трубку.
– Это Серигот. Хочет с тобой поговорить. Кажется, тебе звонили из Аринеры.
– Давай.
Командир батальона слушает, что говорит ему его заместитель, а потом угрюмо смотрит на Роке:
– Неважные новости.
– Что такое?
– Самолеты разбомбили переправу и плавучую платформу. Настил-то понтонеры восстановят, а платформа потеряна. Это значит, тяжелого оружия больше не будет.
– А сколько танков успели доставить на наш берег?
– Три Т-26.
– А противотанковых пушек?
– Одну.
– Как одну? Всего одну?
– Да вот так.
– А среднего калибра?
– Ноль. Красивый круглый ноль.
– О черт… О чем там думает Фаустино Ланда?
– А то ты его не знаешь… Требовательность – не его конек… Что бог дал, то и ладно.
– Да уж. Он из тех, кто считает: «Живи сам и давай другим умереть».
– Согласен.
Лейтенант разочарованно крутит головой:
– Три танка и одно орудие на целую бригаду, когда франкисты вот-вот начнут наступление – это курам на смех, Гамбо.
Майор философски улыбается:
– Да ведь такое уже не в первый раз…
– Оно конечно… Но для нас может стать в последний.
С этими словами и со вздохом Роке, словно в раздумье, переводит взгляд на бутылку анисовой. Потом, решившись, берет ее, снимает пробку, подносит ко рту.
– Ну, бог даст, пронесет… Твое здоровье, майор.
Сделав глоток, передает бутылку Гамбо, а тот поднимает ее, прежде чем отпить:
– За тебя! И за наших товарищей.
Солнце вот-вот опустится за горизонт. В полукилометре к северо-востоку от кладбища Кастельетса, по ту сторону виноградников солдаты ударной роты Монсерратского полка окончили молитву и по обычаю спели Виролай[46].
Апрельский цветок, Монсерратская дева,
С землей каталонской вовеки пребудь,
Свети нам, Смуглянка! Под наши напевы