– Они, сволочи, времени нам не дали. Только шарахнули в последний раз из пушек, как уже оказались в двух шагах.
– Это интербригада, кажется. Слышал, как они вопят не по-нашему.
– Вот же мрази… Что они тут забыли? Какого дьявола их принесло сюда, испанцев убивать?!
– Орды марксистов, как говорит Саральон.
– А что про него слышно?
– Да он где-то здесь… Видели недавно.
– Цел?
– Ни царапинки.
– Вот ведь… Не зря говорят: «Уроду нет переводу».
– А вот капитана Лабарты чего-то нигде нет.
– О черт… Крутой мужик…
– Я видел его наверху – он пытался собрать людей и дать отпор, – вмешивается Авельянас. – Однако ничего не вышло, а чем дело кончилось – неизвестно. Знаю только – он не спустился. А кто не спустился, тот – сами знаете… – Он выразительно чиркает себя пальцем по горлу.
– Фалангистов они в плен не берут, – мрачно кивает Паньо.
– Интересно бы знать почему, – ворчит Маньас. – Я ведь не просил напяливать на меня синюю рубаху.
– Это ты республиканцам будешь рассказывать, когда они тебя возьмут, – отвечает Авельянас. – Для них мы все одним миром мазаны – и те, кто на передовой, и те, кто в тылу разгуливает.
– Наши не разгуливают! – обрывает его Паньо. – Наши сражаются! Выпалывают сорную траву коммунизма.
Капрал Авельянас беспокойно оглядывается вокруг и трогает его за руку:
– Кончай митинговать… Нашел время…
– Так ведь и мы с ними не церемонимся, – не унимается тот. – Помнишь тех, кого Саральон вывел в расход, когда мы взяли высоту? Всех – от сержанта и выше.
– Хватит, я сказал, – обрывает его капрал.
Бескос достает кисет и пытается свернуть самокрутку, однако выпачканные засохшей кровью пальцы так дрожат, что табак сыплется мимо.
– Дай сюда, – говорит Маньас и забирает у него кисет.
– Беспокоюсь за Тресако и Ороса, – говорит Бескос.
– Я тоже.
Авельянас смотрит ему чуть пониже лба под повязкой:
– Как котелок-то твой? Болит?
– Ощущение такое, будто внутри мечется ошалелая крыса.
– А сходи-ка покажись. Давай-давай.
– Ага, вдруг да признают негодным и отправят в госпиталь, а там сестрички с вот такими сиськами… – хохочет Паньо.
– Не с нашим счастьем.
Маньас, свернув самокрутку, языком заклеивает ее и вместе с кисетом передает Бескосу:
– Держи крепче.
– Спасибо.
– Пошли, я провожу.
С третьей попытки Бескосу удается поднести огонек зажигалки к кончику самокрутки.
– Не надо. Сам дойду.
С дымящейся сигаретой во рту, с винтовкой за плечом он удаляется, поглядывая на встречных однополчан. И вдруг замечает Тресако – тот сидит, привалившись к сосне и перебинтовывает себе руку. При виде товарища встает, идет навстречу. Они обнимаются.