– Как считаешь – можно продвинуться по улице хоть немного?
Капрал показывает на полуразвалившуюся каменную стену – ограду маленького сарая:
– Если ползком да мы прикроем как следует – доберешься дотуда.
– А в дом рядом?
– Он ничейный, ну или был еще недавно… Сомневаюсь, чтоб эти олухи открыли огонь оттуда.
– Сомневаешься или уверен?
– Я даже в жене своей не уверен.
Панисо вглядывается:
– В самом деле сможете прикрыть меня?
– Мои ребята хорошо стреляют, – капрал показывает на ручной пулемет Дегтярева, стоящий у бойницы. – Он начнет, мы поддержим винтовками – глядишь, заставим пригнуться.
– Думаешь? Там серьезные парни…
– Не беспокойся. Патронов у нас хватит с избытком, жалеть не будем… – сощурив сонные глаза, он оглядывает юного Рафаэля и кивком показывает на него. – Этот птенчик, думаешь, годен для такого? Справится?
– Узнаю – сообщу.
Капрал осматривает гранаты на поясе у Панисо:
– «Лаффиты» нехороши для этих дел. Или не срабатывают, или убивают не фашистов, а того, кто бросает.
– Чем богаты… И на всякий случай я, прежде чем бросить, перерезаю шнур.
– Ничего себе…
– Вот именно.
– Рисковый ты малый, что тут еще скажешь…
Слышен голос одного из тех, кто стоит у бойниц. Он поднимает тревогу.
– Ну вот и они, – говорит капрал.
Подрывнику не надо высовываться, чтобы удостовериться в этом. Спокойно принимая все, что ни пошлет судьба, он снимает с плеча автомат, прислоняет его к стене. Рядом с ним, держа по бутылке в каждой руке, стоит на коленях побледневший Рафаэль. Он, как и все, слышит рев моторов, лязг гусениц, но, перехватив взгляд Панисо, выдавливает из себя улыбку.
– Слышь, дедуля… – говорит он внезапно.
– Какого тебе?..
– Перед отправкой наш комиссар толкнул пламенную речугу и сказал между прочим, что Сталин – наш отец.
– Ну и чего?
– А того, что не хотелось бы зажмуриться, не разгадав эту загадку. Сталин – наш отец, ладно. А мать кто?
Сантьяго Пардейро на другом конце улицы выглядывает из-за угла, наводит бинокль на баррикаду республиканцев.
Глаза у него мутные от усталости – прошлой ночью он спал три часа и держится на ногах только благодаря таблеткам декседрина. После недели беспрерывных боев он зарос грязью с головы до ног и отличается от своих легионеров только высокими сапогами, пистолетом на боку и звездочками младшего лейтенанта на пилотке и на левом кармане заскорузлой рубахи. Тем не менее, хотя воды не хватает, он сумел побриться и слегка вымыться с намерением сохранять достоинство офицера.
– Люди готовы, господин лейтенант.
Сержант Владимир тоже выглядит не лучшим образом – в светло-русой щетине стала заметна седина, морщины кажутся глубже, славянские глаза, воспаленные пороховым дымом, будто подернулись патиной усталости, как бывает у тех, кто подвергся длительному и тяжкому испытанию. И у него в крови гуляет стимулирующее снадобье. Когда из-за убыли в офицерах Пардейро принял командование 4-й ротой, он решил взять с собой бывшего белогвардейца и сделать его своим заместителем. Остатки 3-й роты, ужавшейся до размеров взвода и стоящей в резерве, теперь взял под начало капрал Лонжин, а легионеры из подкрепления идут в авангарде, благо у них остались опытные сержанты и капралы. Люди обстрелянные, люди боевые. Ночью неутомимый и надежный Тонэт – он с поразительным усердием по-прежнему вьется среди солдат – умудрился бесшумно провести два взвода через ближайшие дома. И сейчас, на рассвете, при поддержке минометов они открыли частый огонь по красным и ждут подхода основных сил для настоящей атаки.