Металлический стук за спиной заставляет ее обернуться. Сержант Экспосито, прислонив автомат к скале, усаживается рядом. Она, как и Пато, вся в пыли, в поту, в грязи, и голубой комбинезон стал черным оттого, что много пришлось поползать в нем по обугленным кустам, отыскивая перебитый осколком провод. Усталое лицо осунулось и кажется сейчас особенно жестким.
– Выбрось из головы то, о чем думаешь сейчас, – говорит она. – Думай о чем-нибудь другом – отвлекись.
Пато смотрит на нее удивленно:
– И как же это сделать?
– Опыт помогает. А у тебя он имеется.
Девушка печально качает головой:
– Да, я видела и раньше, как гибнут люди… Но чтобы так… подруга… у меня на глазах – еще никогда.
– Я знаю, что это такое. Была – и вдруг нет ее.
Пато закрывает глаза, и воспоминание накрывает ее как яростная волна: изуродованный Минго, рассеченный на два красноватых бахромчатых обрубка… засыпанная землей Валенсианка, из тела которой через отверстия, проделанные полудюжиной осколков, неудержимо уходит жизнь… и она сама, Пато, пытающаяся голыми руками заткнуть эти дыры… теплая кровь, ручьями текущая между пальцев… невидящие, медленно тускнеющие глаза умирающей подруги. С каждой секундой слабеет и пресекается неровное хриплое дыхание, и вот, перейдя в придушенный стон, гаснет в замершем теле, которым теперь владеет смерть.
– Хоть бы все это было не зря, – угрюмо бормочет она.
– Разумеется, не зря, – убежденно отвечает Экспосито.
– Это было… Это было так внезапно… Мне все кажется, вот поверну сейчас голову – и увижу ее где-то рядом… Услышу ее смех… И бедный Минго…
– Да. Жалко его.
Пато курит медленно, глубоко затягиваясь. Солнце – далекий красный диск с уже усеченным основанием – касается линии горизонта.
– Странные штуки вытворяет война… – говорит она. – Неужели это я – барышня из среднего класса, которая стучала каблучками, торопясь на службу, ходила в кино или на танцы в ресторанчиках на Каса-де-Кампо. Которая выбирала себе наряды, красила губы, выщипывала брови…
– А потом оказалась здесь?
– Да, а потом оказалась здесь. И под ногтями у меня – кровь Валенсианки. Не то что ты…
Она осекается, спохватившись, что зашла слишком далеко. Ведь перед ней не кто-нибудь, а сержант Экспосито. Вот уж кто не годится для излияний и откровений.
– Ну продолжай, не робей.
Это сказано совсем иным тоном, какой привыкла слышать Пато. Сержант говорит чуть расслабленно. Или безразлично. Не так резко, как обычно. Впрочем, назвать эту манеру дружелюбной было бы явным перебором.
– Не то что ты, которая будто высечена из камня, – договаривает она.