– Влево метров пятнадцать.
Ориоль молча кивает в темноте, продвигается немного вперед и вновь останавливается, чтобы выровнять дыхание и не выдать себя. Совсем рядом, зловещим палисадом чернея на фоне звездного неба, протянулись обрубки искалеченных деревьев.
– Здесь, – одними губами произносит он.
Потом, силясь совладать с напряжением, от которого дрожат руки, переворачивается на бок, чтобы отцепить с пояса гранаты и разложить их перед собой. То же самое делают его спутники, а четырежды три будет двенадцать, а это совсем не мало, если все взорвутся в траншее.
– Пошли.
Сказано беззвучно, как дуновение. Подтолкнув друг друга локтями, рекете отсчитывают секунды и согласовывают движения: один, два – туловище чуть приподнять с опорой на левое бедро и предплечье… три, четыре – выдернуть чеку и метнуть первую гранату… пять, шесть – вторую, семь – распластаться на земле, потому что «отто» так непредсказуемы, что могут накрыть осколками того, кто бросил ее, восемь, девять – слушать разрывы, закрыв глаза, чтобы не ослепили вспышки, десять, одиннадцать – снова приподняться, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать – швырнуть одну за другой еще две гранаты, шестнадцать – снова припасть к земле, семнадцать, восемнадцать – развернуться и как можно скорей ползти прочь, вскочить на ноги и бежать будет чистым самоубийством, меж тем как в траншее вспыхивает гирлянда взрывов, высоко над головой и совсем близко, слева, и справа, и повсюду свистят пули, а со стороны кладбища, прикрывая отход, два пулемета открывают по красным огонь, и трассирующие очереди – медлительные вдали и стремительные вблизи – стелются над головами троих рекете, которые торопливо ползут назад, обдирая руки и ноги о землю.
Взгляни на меня, Нурия, взгляни на меня, суматошно несутся мысли в голове Ориоля, который, задыхаясь от усилий, то ползком, то на четвереньках продвигается вперед среди пуль, высекающих искры из камней, срезающих ветки кустарника. Неистовая жажда жизни ведет его. Взгляни на меня, Нурия, пожалуйста, взгляни. Я – тот самый Ориоль, которого ты знала. Впрочем, может, уже не совсем тот, но все же в глубине души остаюсь прежним. Взгляни, прошу тебя. Гляди на меня, покуда я буду делать то, что должен. И если проживу еще сколько-то, и если мне выпадет счастье жениться на тебе, и по прошествии многих-многих лет ты увидишь, как я сижу в кресле – старый, истомленный жизнью, уже мало на что пригодный, – подумай тогда о том, что́ именно сделал этот самый человек, пока был полон сил и огня, пока глаза его смеялись, пока он способен был во тьме невредимым выбраться из зубастой пасти дьявола.